Хрупкая душа

Я нисколько не удивился, когда у него в крови обнаружилось 15 промилле.

Поскольку смена подходила к концу, я предложил подвезти его домой. Повинуясь изгибам дороги, я миновал церковь и взъехал на холм, где расположился служивший ректорством белый домик. Припарковавшись на подъезде, я помог ему более-менее ровно дойти до двери.

— Я сегодня ходил на поминки, — сказал он, открывая замок.

— Отче, — вздохнул я, — можете не объяснять.

— Поминали мальчика. Всего двадцать шесть. Разбился на мотоцикле в прошлый вторник, ты, наверное, слышал… Я знал, что я за рулем. Но его мать так рыдала, и братья были убиты горем… Мне хотелось отдать дань уважения, а не бросать их с этой утратой.

Мне не хотелось его слушать. Не хотелось одалживать чужие проблемы. Но я все равно кивал в такт словам священника.

— Так и вышло: один тост, другой, пара стаканчиков виски. Обо мне не переживай, Шон. Я прекрасно знаю, что иногда на сердце может быть гадко, когда поступаешь абсолютно правильно.

Дверь распахнулась. Я раньше никогда не бывал в ректорстве, там оказалось очень тесно, но уютно. На стенах висели отрывки из псалмов в рамках, на кухонном столе блестела стеклянная чаша с шоколадными конфетами, над диваном простерся плакат футбольной команды «Патриоты».

— Я, пожалуй, прилягу, — пробормотал отец Грейди и растянулся на диване.

Я снял с него ботинки и накрыл одеялом, которое нашел в шкафу.

— Спокойной ночи, отче.

Он на мгновение приоткрыл глаза.

— Увидимся завтра на мессе?

— Еще бы, — ответил я, но отец Грейди уже захрапел.

Когда я на следующее утро сказал Шарлотте, что хочу сходить в церковь, она спросила, не заболел ли я. Обычно ей приходилось силком тащить меня к мессе, но мне не терпелось узнать, включит ли Грейди в свою проповедь нашу вчерашнюю встречу. «Наверное, он назовет это «грехи отцов наших»», — подумал я со смешком. Шарлотта, сидевшая рядом, ущипнула меня и шепотом велела умолкнуть.

У меня было много причин недолюбливать церковь. Например, меня раздражали сочувственные взгляды людей. Как по мне, слова «набожность» и «жалобность» зачастую рифмуют слишком опрометчиво. Я покорно выслушивал россказни какой-нибудь голубовласой старушки, которая «молилась за нас», улыбался и благодарил ее, но в глубине души меня это страх как раздражало. Кто тебя вообще просил за нас молиться? Разве она не понимала, что помолиться мы можем и сами?

Шарлотта говорила, что люди, предлагающие нам помощь, вовсе не обязательно считают нас слабыми, и мне ли, офицеру полиции, этого не знать. Но, черт побери, знаешь, что я на самом деле думал, когда спрашивал у гостей нашего города, не заблудились ли они, или давал избитой жене свою визитку с просьбой в случае чего звонить мне лично? Я думал вот что: вытаскивайте себя из болота сами, сами тяните себя за волосы, потому что сами же себя в болото и загнали. Мне кажется, одно дело — попасть в кошмарную ситуацию, и совсем другое — создать ее собственноручно.