|
По толпе прокатился гул, словно ветер зашумел в камышах. И на ладони попа Фотиса многие женщины уже различали маленькую-маленькую деревушку, похожую на яичко, снесенное солнцем. — Вот тут и посеем его, — продолжал поп Фотис, протягивая руки и как бы обнимая всю гору, — вот тут, на этих камнях и в этих пещерах, около этих нежных ручейков и среди диких деревьев мы посеем семя, которое доверил мне святой всадник. Мужайтесь, дети мои, вставайте, идите за мной; настал великий день, мы сеем новое село! Вставай, дед Панагос, взвали снова на плечи мешок с костями, и пойдем! Столетний старец поднял высохшую голову; его глаза с вылезшими ресницами заискрились: — Я видел, дети мои, как трижды возникали и погибали села. Первый раз — от чумы, второй — от землетрясения, а вот сейчас от турка. Но трижды видел я также, как семя человека пускает корни то на той же самой земле, то немного поодаль. Священник благословлял, каменщики начинали строить, все набрасывались на землю и копали ее, молодцы обнимали женщин, и через какой-нибудь год — какая радость это была, дети мои! — семя давало колосья, дым поднимался над домами, кричали ребятишки, снова набухали почки на деревьях! Мужайтесь, дети мои, и снова земля возродит жизнь! — Будь здоров, дед Панагос! — кричали мужчины и улыбались. — Ты, дедуня, победил и Харона![24] Ты и есть тот Дигенис[25], о котором давно говорят. — Конечно, я! — отвечал старик с уверенностью. Тем временем отец Фотис надел епитрахиль, смастерил из тимьяна и какой-то горной травы кропило, наполнил водой кувшин, сделанный из тыквы, и подозвал нескольких мальчиков, которых научил петь псалмы. Вся толпа поднялась и была готова идти за вожаком; с правой стороны стояли мужчины, с левой — женщины; над ними солнце, этот неутомимый, упорный гигант, поднималось все выше, совершая свой вечный и всегда новый подвиг. — Во имя бога, дети мои! — крикнул отец Фотис. — Во имя бога и отчизны! Деревня наша разрушена, но мы ее снова восстановим, ибо бессмертны корни нашего рода! Что еще вам сказать, братья? Радуюсь я, человек, когда судьба мне приносит счастье, но еще больше я радуюсь, когда приходят тяжкие времена! Потому что я рассуждаю так: вот теперь ты покажешь, поп Фотис, мужчина ты или кролик. Мужчины и женщины засмеялись; в эту горькую минуту своими мужественными, ободряющими словами облегчал он их сердца. Дух древних воинов просыпался в каждой груди, каждый смотрел на камни и одичалые деревья, на голодные рты и засучивал рукава для борьбы. — 74 —
|