|
Тут же отворилась дверь и вошел поп Григорис. Он приблизился к кровати и приложил руку к груди старика архонта; сердце уже не билось. В гневе он повернулся к Михелису. — Это ты его убил, — сказал он ему глухо. — Ты! Михелис поднял голову, посмотрел попу прямо в глаза, но ничего не ответил. Рухнул один из столпов, которые поддерживали Ликовриси на земле, и все село содрогнулось, когда из дома в дом полетели слова: «Умер старик Патриархеас!» И даже ага, который только что проснулся и, сидя с полузакрытыми глазами на балконе, смаковал все то, что видел и чем занимался в минувшую ночь, — даже ага повернулся, пораженный, к старухе Марфе, принесшей ему эту новость. — Неужели он умер? Неужели пала эта крепость? Неужели погибло наше село? Должно быть, я спал глубоким сном и поэтому не услышал грохота разрушения! — Все собаки в селе выли сегодня ночью, — подтвердила старуха, — и я поняла. Наверно, архангел, подумала я, входит в село, чтобы забрать чью-нибудь большую душу, а собаки почуяли его и напугались. — Хороший был человек, — сказал ага, отхлебывая кофе, — хороший был человек. Из тех, что попадают в рай, — обжора, сластолюбец, гуляка… Но много потерял, бедняга, оттого, что не был мусульманином. Тогда бы вошел в наш рай, а там полно плова, Юсуфчиков и красавиц… Туда бы мог и ты пробраться, Патриархеас, но теперь все кончено! В это время на террасе показался Ибрагимчик, нечесаный, заспанный, с голой грудью и шеей, на которой чернела родинка, и мысли аги пошли по другому пути. Он протянул руку, поласкал спутанные волосы турчонка, родинку на шее и прикрыл глаза от удовольствия. — Когда будут танцевать женщины? — капризно спросил турчонок и сердито отвел руку аги. — Не торопись, моя радость, я выполню твою просьбу, но я не хочу взбунтовать село… Вчера вечером приходил ко мне их поп и сказал: «Не позорь нас, дорогой ага, ты восстановишь против себя село, потерпи немного, и мы найдем способ…» Потерпи же немного, Ибрагимчик, вот придет какой-нибудь праздник, они потанцуют по собственному желанию, без нашего вмешательства — и тогда ты их увидишь… Но чем дальше говорил ага, тем больше злился. — В конце концов, — закричал он, — я привез тебя сюда не для того, чтобы женить… Ворота усадьбы Патриархеаса распахнулись настежь. Покойника положили посреди двора, и все село прощалось с ним. Все плохое позабылось, вспоминали только добрые поступки старосты и без устали хвалили его хорошие черты. Даже Панайотарос не смог сдержать слезы, когда прощался с усопшим: — 242 —
|