Седой

Алимов, повизгивая и причитая что-то на родном языке, первым подлетел к караулке, юркнул внутрь и задвинул засов. Земцов с разбегу навалился на окованную железом дверь, забарабанил кулаками:

— Алим, открывай!.. Открой, Алимушка!!

Барыкин долбил дверь прикладом, в ужасе оглядываясь на приближающегося медведя. Иванов передернул затвор, он стоял лицом к зверю и уже отчетливо видел ледяные шарики слюны на короткой жесткой шерсти вокруг оскаленной пасти.

— Алим, твою…!!! — взвыл Земцов. Он обложил Алимова таким матом, что тот, наконец, приоткрыл дверь, и все трое ввалились в караулку. Иванов до упора вогнал засов в скобу, и тотчас дверь дрогнула под ударом тяжелой медвежьей туши.

— Я тебе башку оторву! — Земцов схватил бледного Алимова за грудки и стал трясти, едва не отрывая от земли, — я тебе башку твою дурную оторву, душман!!

— Извините, товарищ сержант… — пролепетал Алимов, — Я думал, медведь… пока вы про маму не сказали…

— Чего?.. — Земцов отпустил его, озадаченно разинув рот. И вдруг захохотал.

Басом засмеялся Барыкин, меленько захихикал сам Алимов. Из глубины караулки появились солдаты из бодрствующей смены и, не понимая еще, в чем дело, тоже покатились со смеху. Растолкали спящих, и через минуту взахлеб, до слез, хохотал уже весь караул…

По телефону вызвали «Ласточку», чтобы отогнать медведя, который прочно залег под дверью караулки. Когда вездеход, утробно рыча мотором, двинулся вперед, шерсть на загривке у зверя поднялась, он угрожающе припал на передние лапы, яростно блестя глазами в свете фар, потом пошел вбок, оглядываясь. Люкин дал газу, и медведь побежал, поджимая под себя на каждом скачке тощий зад. Высыпавший из дверей караул радостно свистел и орал ему вслед…

Земцов первый разрядил карабин в оружейке, поставил его у пирамиды.

— Седой, почистишь, — он направился к двери.

— Сам почистишь.

— Что? — обернулся сержант. — Я сказал: почистишь, суслик, и доложишь!

Иванов поднял свой карабин.

— Ты чего, Седой… сдурел?.. — Земцов побледнел. Патрон был в стволе, Иванов держал палец на спусковом крючке, и Земцов замер, боясь шевельнуться. Убери пушку, дурак, — дрогнувшим голосом сказал он.

Иванов опустил предохранитель. Онемевший Алимов сжался в углу оружейной. За дверью смеялись и переругивались сдающий и заступающий караулы.

— Слушай внимательно, Земцов, — спокойно, будто даже равнодушно сказал Иванов, глядя в глаза сержанту. Еще раз назовешь меня суслом — застрелю. Еще раз тронешь меня или Завьялова в казарме — застрелю в следующем карауле.