Инициативу снова перехватывает Мазурок: - Моя мамаша... - Опять про мамаш! - берется за голову Адам. - Она подруге жаловалась, я подслушал: "Чем гонять в кулак, лучше бы брюхатил домработниц". А я считаю, Чернышевский в своем трактате прав. Не дам я поцелуя без любви. Сначала любви дождусь. - И не давай. Только не лезь в бутылку, - говорит Адам. - Из-под кефира. А также в пылесос. - Пылесос нам домработницы сломали. - Лучше в ванной в раковину. И смотри при этом на себя с любовью. - Не учи ученого, Адам. Как дальше, знаешь? - Почему нет? Рецепт небанальный. Все нужно испытать. Один раз - не порок, как говорит Вольтер. - А что? - А философия. От смеха Стен откидывается. - Четыре шницеля, ребятки? - склоняется официант. - Три. Мне, философы, на оргию... - Два! - говорит Мазурок. - Мне тоже. На поругание к мамаше. Но сначала тост... Адам, не водкой! Однажды по весне на крыше мы дрочили с пацанами. - Анапест или амфибрахий? - Амфибрахий, хотя, - отвечает Адаму Александр, - там сбой в конце... - Такой закат был, что едва я не упал с седьмого этажа. - Это он к чему? - Он родом из детства, - тонко улыбается Стен. - А потом мамаши нас застукали. И всех отпиздили поодиночке. Давайте, мужики, за коллектив! Залпом выдувает стакан ситро, рыгает и уходит, оставив трешку под нетронутой салфеткой. Стенич добродушно замечает: - О будущем ему не думать. Баловень судьбы... Ну что же? Двинулся и я. - Посидим? - Пора, мой друг. Пора! - Тогда на посошок? Покосившись на часы, на бедную свою "Победу", Стен дает себя уговорить... - За "Мальчика с Лебедем"! Выкладывает рублевую монету, одаряет сверху белозубой улыбкой и, огибая столики, уплывает в афинскую ночь. Адам хватается за лоб: - Ну, бестия! Обставил! Всех обошел в борьбе за это! - Берет бутылку. - Давай. - За девочек? - За жизнь! Александр орудует в горчичнице миниатюрной ложечкой. Под шницеля с картошкой и жареным луком они допивают бутылку и выходят в красноватый туман вывески ресторана "Арена". - Через год повторим? - Всенепременно. Натянув перчатки, Адам зачерпывает снег, и, обжимая, несет снежок в ожидании цели. Центр ушел в себя. Окна заморожены. Бульвар Дзержинского, улица Карла Маркса... Ни души. Фонари, что ли, бить? Не размениваясь на попытки опрокинуть, они проходят мимо заснеженных мусорных амфор сталинского образца. На Кирова сворачивают к школе, затемнившейся до понедельника. На крыльце серебряной краской мерцают из-под снега анатомически переразвитые статуи - Салютующая Пионерка и Пионер, Поднявший Горн. - Икры, как у Стена, не находишь? - говорит Адам, массируя снежок. — 42 —
|