Тяжелое меню ложится в руку. Они при галстуках; у Адама с янтарной заколкой. Такие же запонки на манжетах. Мазурок появляется в лыжном свитере. С мороза раскрасневшийся. - Над кем смеетесь? - Ты похож на любовницу Блока, - говорит Александр. Пятнадцатилетнюю. - А мне и есть пятнадцать. Шестнадцать только в апреле. Да. Водку пить не буду. - Cитро тебе закажем. Ты почему без галстука? Мы же договорились? - Мамаша подняла хипёж. Решила, что к Нинке иду женихаться. Адам кривится, как от боли: - Не надо про мамаш. - Лучше про Нинку, - просит Александр. - А что про Нинку? Запретили с ней встречаться. - Почему? - А из низов. - Домработница, что ли? - Почему? Отец милицейский генерал. Соседи-суки мамаше донесли. В подъезде застукали нас. А мы просто стояли. - В подъезде стояли трое. Он, она и у него. - Не буду отрицать, но мы при этом просто держались за руки. Чего смеетесь? Читайте Вильяма Шекспира. - Уильяма. - Вильяма! - Будем заказывать, мальчики? - выказывает нетерпение официант. Они оглядываются на колонны входа. - Где же танцор наш? - Вряд ли он придет. Во-первых, ему не в чем, - аргументирует Мазурок. - Во-вторых, какой интерес ему с пацанами яшкаться? - А сам он кто? - Якшаться, - говорит Александр. - Кто якшается, а кто яшкается. - Ладно, - решает Адам. - Берем закуску. Стенич появляется, когда на скатерть ставят селедку с луком, лимонад "Ситро" и бутылку "Экстры". Высок, красив и белозуб. Галстук на резинке подчеркивает не столько толщину шеи, сколько бедность школьной его "битловки" брусничного цвета. Адам разливает. - Ну? В жизни раз бывает?.. - Неужели дожили? - Кто дожил, а кто нет... - Ты дуй ситро. - За нас, мальчишки! Они с чувством выпивают первую в жизни ресторанную рюмку. - На фильмы до шестнадцати отныне с полным правом, - говорит Александр. - Как будто раньше не ходили... - Ха! Я еще в тринадцать прорвался на "Америку глазами французов". - Режиссер Раушенберг. - Адам берется за бутылку. - По второй? За оттепель? Ты наливай себе ситро. Самообслуживайся... - Никогда не забуду, как на Биг-Сюр с нее купальные штаны сползают. Полосатые. На бегу под мокрой тяжестью. - Вот оно, тлетворное влияние, - говорит Мазурок. - Нет, правильно Хрущева сняли. - Помнит. - Еще бы я забыл! Этой картине первой поллюцией обязан. - Впервые взялся, что ли? - Нет, Мазурок, это когда непроизвольно. Одно от другого я могу отличить. В отличие от своей матери. - Им бы курс специальный - у кого сыновья. - В смысле разбазаривания фонда она мне постоянно говорила: до шестнадцати хоть потерпи. Не знаю, почему, но, как ни посмотри на эту цифру, она есть рубеж и веха. — 40 —
|