|
Язык своевольничает, устремляется, но на пределе новой, еще не изведанной боли, дальше его не пускает уздечка, возвращая восвояси, поскольку короток и без костей, этот орган насилия. Ошалело она смотрит. Потом убирает ладони, которыми зажимала свой рот: - Неужели мы в СССР? * * * - Нос красный, - говорит он. - Может, сбрить? Наполняется ванна. Вставляется новое лезвие в папин тяжелый станок. Заодно сбривает ему бороду. Розы положены в раковину, срезами в воду, с плиточного пола поет "Спидола", среди прочего, и про то, что "в жизни раз бывает восемнадцать лет", заводя руку за борт, он ставит туда же шампанское, донышком, осторожно. Принимает сигаретку. Прикасаясь пальцами к своему подбородку, к губам, чувствует он себя постыдно оголенным. Сделав затяжку, он возвращает сигарету, и встает из воды, где плавают волосы и алые лепестки, чтобы достать из раковину очередную розу. В этот момент открывается дверь. Школьница в светлом пальто на ватине и с воротником "под мех", в расстегнутом так, что виден кружевой воротничок на коричневом форменном платье, поверх которого черный передник с комсомольским значком, держит торт на руках и глядит на него. Ей закрывают глаза и выводят из ванной. Незнакомая толстая женщина с бородавкой и усиками прихлопывает дверь, слоновой тяжестью подпирая, чтобы удержать от отца, который рвется к ним в ванную в полной истерике: - Что с ней? Вены вскрыла? Может, можно еще спасти?.. Ее сразу поставили в ночь. Он соскакивает с трамвая, она на "островке спасения". Без косметики. Нежное лицо, горячий рот. Сразу о главном: - Если бы ты знал, как колется... - Пройдет. Как дома? - Не говори... Ну, лажанулись! - Неужели сошло? - Даже накрыли стол. Отец, тот вообще не въехал. Ничего ему не сказали. Сестренка, правда, смотрит на меня, как Ленин на буржуазию, а мама даже смеялась. Когда посуду мыли. Ты, говорит, мне все: "Писатель он, писатель..." Я себе, говорит, Константина Симонова представляла с трубкой. "Жди меня, и я вернусь". Открываю, а в ванне нашей мальчик голый. - Значит, не понравился? - Подарок твой понравился. Но я никому не даю слушать. Даже в туалет с собой ношу. - А про меня что говорит? - Не обидишься? Женилка, говорит, конечно, выросла, но он тебе не муж. Не Чкалов. - Чкалов? - Так она сказала. Не знаю, кто такой. - Герой был такой при Сталине. Полярный летчик. - Зачем мне летчик? Сказала бы, космонавт. - Космонавтов любишь? - А кто не любит? "Я в деревне родилась, космонавту отдалась. Ух, ты, ах, ты, все мы космонавты!" - При Сталине, - говорит он, - космонавтов не было. — 147 —
|