|
Я шагнула к нему. — Вы актриса! — спросил он. — О, нет, я всего лишь гримерша. — В искусстве нет чинов и званий! — резко произнес он. Затем добавил: — Все мы — рабы Аполлона. Каждый из нас — подданный ее Величества Императрицы Мельпомены. Некоторое время мы беседовали о сокровенном. Разговор шел на сплошном подтексте. Аркадий корректно взял меня под руку. Сопровождаемые шепотом завистниц, мы направилось к дверям. Нас подхватил беззвучный аккомпанемент снегопада… У меня Аркадий держался корректно, но без ханжества. Сначала он разглядывал картины. Затем взял мощный аккорд на клавесине, отдавая должное искусно подобранной библиотеке. Я предложила гостю рюмочку ликера. М. вежливо отодвинул ее кончиками пальцев. — Я не пью. Театр заменяет мне вино. Тонкий аромат кулис опьяняет сильнее, чем дорогой мускат. Мы сидели рядом, беседуя о литературе, живописи, театре. Потом с досадой вспомнили гениальных художников, умерших в безвестности и нищете. — Се ля ви, — заметил Аркадий, переходя на французский язык. И тут я внезапно прижала руку к его горящему лбу. Зигмунд Фрейд, где ты был в эту минуту?!. Случилось то, чего мы надеялись избежать…» Майор, присев на корточки, застегивал чемодан. Режиссер переносил вещи ближе к двери. Гена приподнимал узлы и коробки. То ли испытывал силу, то ли взвешивал груз. Они молчали, хоть и не чувствовали явной вражды. Даже радовались любому микроскопическому поводу к общению. — А ну, подержи, — говорил майор, и Лосик с удовольствием давил на крышку чемодана. — Дозвольте прикурить, — спрашивал, режиссер, и Кузьменко тотчас вынимал модную зажигалку… — Машина ждет, — сказала Варя. Малиновский нес кастрюлю с бурно разросшимся фикусом. Среди вещей было немало удобных предметов: чемоданы, книги, внушительные по габаритам, но легкие тюки с бельем… Малиновский клял себя за то, что выбрал это гнусное чудовище, набитую землей эмалированную емкость. Сначала режиссер брезгливо тащил ее на весу. Затем он устал. Через две минуты ему стало нехорошо. А еще минуту спустя он почувствовал, что близок к инфаркту. Вслед за ним Кузьменко и Лосик тащили сервант. На узких площадках они сдавленными голосами шептали: — Так… На меня… Осторожно… Правей… Хорошо! Мужчины сложили вещи на асфальт. Предметы выглядели убого. Стекла из шкафа были вынуты. Изношенный чемодан не отражал солнечных лучей. Картины Лосик прислонил к стене. Изнанка была в пыли. На ржавых гвоздях повисли узловатые веревки. — 118 —
|