|
Познакомились они в апреле. Варя тогда лишь мечтала о новой квартире. Жила она в бывшей «людской». Единственное окно выходило на кухню. Кухня была набита чадом, распрями и запахом еды. Кузьменко все отлично помнил… В трамвае красивую женщину не встретишь. В полумраке такси, откинувшись на цитрусовые сиденья, мчатся длинноногие и бессердечные — их всюду ждут. А дурнушек в забрызганных грязью чулках укачивает трамвайное море. И стекла при этом гнусно дребезжат. Майор Кузьменко стоял, держась за поручень. Мир криво отражался в никелированной железке. Неожиданно в этом крошечном изменчивом хаосе майор различил такое, что заставило его прищуриться. Одновременно запахло косметикой. Кузьменко придал своему лицу выражение усталой доброты. Потом он наклонился и заговорил: — Мы, кажется, где-то встречались? Хоть женщина не обернулась, Кузьменко знал, что действует успешно. Так хороший стрелок, лежа на огневом рубеже и не видя мишени, чувствует попал! На остановке он помог Варе сойти. При этом случилось веселое неудобство. Зонтик, который торчал у нее из-под локтя, уткнулся майору в живот. — Шикарный зонтик, — сказал он, — импортный, конечно? — Да… То есть нет… Я приобрела его в Лодзи. — Ясно, — сказал Кузьменко, редко выезжавший дальше Парголовского трамплина. — Двадцать злотых отдала. — Двадцать? — горячо возмутился Кузьменко. — Чехи утратили совесть! — Если что понравится, я денег не жалею… Кузьменко тотчас проделал одобрительный жест в смысле удальства и широты натуры. Они свернули за угол, миновали пивной ларек. — Рашен пепси-кола, — сказал майор. У Вари Кузьменко быстро огляделся. Низкая мебель, книги, портрет Хемингуэя… «Хемингуэя знаю», — с удовлетворением подумал майор. Справа — акварельный рисунок. Башня, готовая рухнуть. Где-то видел ее майор. В сумраке школьных дней мелькнула она, причастная к одному из законов физики. Запомнился даже легкий похабный оттенок в названии башни. А держит башню, мешает ей упасть — обыкновенное перо, куриное перышко натурального размера. (Весь рисунок не больше ладони.) Загадочная символика удивила майора. «Неужели перо?» Вгляделся — действительно, перо. — Барнабели, — произнесла в этот момент женщина у него за спиной. Кузьменко побледнел и вздрогнул. «Уйду, — подумал он, — к чертовой матери… Лодзь… Барнабели… Абстракционизм какой-то…» — Работа Кости Барнабели, — сказала женщина. — Это наш художник, грузин… Она боком вышла из-за ширмы. — 114 —
|