|
— Чего это он? — поразилась гостья. — Не обращай внимания, — сказала Лида. Антонина Георгиевна подошла к столу. Зябко поеживаясь, сложила руки на груди. Потом спросила: — Хоть выпить-то есть? — Все кончилось, — сказала Лида, — поздно. Тебе уже хватит. — Что значит — хватит? Я только начала. Нельзя послать этого типа? — У меня нет денег! Эту фразу я почему-то счел нужным выговорить громко и отчетливо. С каким-то неуместным вызовом… И даже с оттенком торжественной угрозы. — Денег навалом, — брезгливо обронила гостья. — Все равно, — сказала Лида, — уже третий час ночи. Рестораны закрыты… Коробку с «Русским бальзамом» она незаметно поставила в шкаф. — Ну и жизнь в этой колыбели революции! — сказала гостья. Затем потребовала чаю и начала рассказывать о себе. Воспроизвожу ее рассказ дословно. Он прерывался восторженными восклицаниями Лиды. А также моими скептическими репликами. Итак: «Весь этот год — сплошной апофеоз! Людка Чурсина завалила пробу. Браиловский вызывает меня. Я отказываюсь, но еду. Людка в трансе. Платье у нее такое страшненькое, а я целый гардероб везу. Туфель — двенадцать пар, нет, вру, одиннадцать. Явилась, значит, с чемоданом на площадку. Браиловский кричит: «Шапки долой! Перед вами — актриса!» Общий восторг! Короче, Людка — в трансе. Я — в люксе. Приносят сценарий. Я три страницы прочитала и говорю: «Дрэк, а не сценарий. Где фактура? Где подтекст, вашу мать?..» Собираю шмотки и в аэропорт. Браиловский в трансе. Людка прыгает от счастья… Через три недели сижу в ЦДЛ. Заходит Евтушенко с Мариной Влади…» — Женька Евтушенко? — спросила Лида. «Ну… Высоцкий был на съемках. Заходит Евтушенко. Естественно, шампанское, коньяк… Знакомит с Мариной. У Марины, я посмотрела, ни грамма косметики, один тон. Я, говорит, Марина Влади. Ты представляешь? А я сижу в открытом платье и ни звука. У Женьки шары вот такие…» Несколько раз мы с Лидой переглядывались. Затем она сказала: — Я с утра в резерве. Так что надо спать ложиться. — Ерунда, — протянула гостья, — сиди. Успеете еще… Тут мы услышали пошлость. Лида смутилась, я отвернулся и закурил. Мне все это стало надоедать. Я умылся. Затем поставил будильник на восемь утра. То есть вел себя почти демонстративно. Лида сложила в раковину грязную посуду. Она казалась такой усталой. Наша гостья тоже приуныла. Потом мы все легли. * * *— Ой, нет, — сказала Лида, когда я тронул ее за плечо, — успокойся, ради Бога. Поздно… Какие все мужчины — гады! — 109 —
|