- Спасибо, друг. В порядке мести за визуальный шок? Черт дернул тень назвать по имени: - Не за что, Святослав Иваныч. Член шлепнул о лавсановые брюки - так повернулся прочь инспектор его курса. И растворился в темноте. На фоне обшарпанных простенков и приоткрытых дверей, из-за которых нагло подглядывали соседки, стояла беременная женшина. - Не узнаешь? - Алена... Что с тобой случилось? - Можно войти? Она была бледная и в пятнах. Когда она села, живот выкатился ей на колени. Она возложила на него ладони: - Поздравляю. - То есть? - Твой. Он попробовал улыбнуться. - Смеяться нечего. Ты этого отец. Должен теперь жениться. Формально требую руки. Тем более ты этого хотел... Он свел ладони и подался вперед. - Что с тобой, Алена? - Не женишься, пишу на факультет. - И что тогда? - Тебя отчислят. За моральное разложение. Затем забреют в армию, откуда можешь и не вернуться. А меня переведут на дневное с предоставлением отдельной комнаты в общежитии. Как матери-одиночке. У тебя есть что-нибудь попить? - Вода. - Только спусти как следует. - Она отпила и вернула ему стакан. - Вот так. Усек? - А без этого не переведут? Она мотнула головой. Она была с родины Ленина, но "Ульяновск" никогда не говорила: - В Симбирск придется возвращаться. - Это плохо? - Как посмотреть. С одной стороны, дыра. С другой, ребенку будет лучше. Тем более, что газета предоставляет оплаченный отпуск, а мать уже давно простила. Можешь мне подогнать мотор? Авансом он выдал частнику трешку и подогнал. Помог спуститься. Держась за дверцу, наклонился. - Алена... Кто? - Подумай на досуге. Но он и так догадывался, кто ее послал. - Нет - я имею в виду, отец? Она завела глаза. - Но, между прочим, ты мог бы тоже... Ремень безопасности не доставал до застежки, и она оставила его поперек живота. Он захлопнул дверцу, поднял руку. Машина выехала на улицу и оставила пыль над выбоинами асфальта. Бабки у подъезда еще обсуждали инцидент, когда он вернулся из магазина с бутылкой. Они подло ухмыльнулись, и одна с фальшивым состраданием сказала в спину: - Доигрался, голубок. Однажды в детстве Александр потерялся в бамбуковом лесу, куда молодая его мама свернула по малой нужде, отправив его подальше, где он и пропал под штормовой ветер, который гнул вершины. Жуткий для русского мальчика лес вдруг оживших удочек, только гигантских - чудо-юдо ловить - обступал со всех сторон своей мертвенной, восковой желтизной, накрывая мир нездешним шумом, частым, острым и сухим, и это была уже не зона советских субтропиков на Кавказе, а один черт знает где, может, в Китае под гоминьдановцами, или в Индонезии, где вырезают коммунистов, он потерялся в мире, и ветер уносил его стыдливое "ау". — 69 —
|