|
Этот простор - безвыходный и безоглядный. Он разорвал повестку, выставил руку за балюстраду и отпустил клочки на ветер. Милорд клацал изнутри и лаял. Потом рвал плечи, стреляя в лицо языком. Сбегал за каким-то комком и стал жевать. - Что ты там нашел? Александр вынул из портфеля триста грамм вареной колбасы, ободрал с нее целлофан и дал собаке взамен парижских слипов. Когда-то ему их забивали в глотку. Черное кружево было измочалено так, что ничего, кроме вкуса собачьей слюны, он не почувствовал. Глядя с недоверием, Милорд гавкнул. Опомнившись, Александр утер свои слезы, но трусы собаке не вернул. Чемоданы с бирками Air France стояли в спальне. Он откинул крышку верхнего и бросил их туда. И закружил по квартире, собирая инородные вещи. Он укладывал их с бессмысленной аккуратностью. Закрыл, надавил коленом и вынес чемодан в прихожую. Когда открыл второй, в шелковых складках кармана что-то звякнуло. Ключи. На колечке и с картонной биркой, размявшейся так, что он с трудом сумел восстановить адрес. - Сиди тихо, - дал он наказ борзой. И отправился в Москву на поиски улицы Коминтерна... Из метро его вынесло под дворцовые своды станции, украшенной старинными, еще сталинскими панно с сюжетами на военно-патриотические темы. Это был рабочий район. Александр скользнул мимо ярко освещенной проходной завода, мимо Доски почета, где ударницам были пририсованы усы, х... и папиросы, и сник в тени стены, защищенной сверху колючей проволокой. Параллельно посреди улицы тянулся бульвар. Переносной магнитофон хрипел оттуда из кустов голосом раннего Высоцкого: Она ж хрипит, она же грязная, и глаз подбит, и ноги разные, всегда одета, как уборщица... Темно, но далеко не ночь - самое время нарваться на фингал, любовно выточенный в цехах за этой стеной... А мне плевать: мне очень хочется! Вот именно, Володя... Улица Коминтерна была за углом. Окно на первом этаже упорно не гасло. За ним бугай в майке линялой, пролетарской голубиз-ны заканчивал клетку для птиц. Плоскогубцами он подвинчивал концы проволоки. При этом он то и дело перекуривал или, запрокидываясь, пил из эмалированного бидона на три литра. В беседке посреди двора Александр сидел затемнившись, как для ночного боя: воротник поднят, лацканы пиджака закрывают рубашку, волосы на лоб, голова опущена. Но мусора не отдыхают. К тому же, еще видят, суки, в темноте. - А ну встал. Козырьки фуражек поблескивали. Он не услышал, как они подошли по земле. - Руки из карманов. Он вынул. - Подошел... Дыхни? Во рту было гнусно от перегара возбуждения. Но делать нечего, дыхнул. Мусор и носом не повел, в отличие от Александра он был под дозой. Вот такие и вбивали его в землю - в двенадцать лет. Учили "родину любить". — 74 —
|