|
—И еще они спросили, хочу ли я праздновать с ними Рождество… —Вот как. —Я никогда в жизни не праздновала Рождество в деревне! — произнесла она таким тоном, словно виновата в этом была именно я. —Ну и чего трепаться-то? Поезжай к ним! — огрызнулась я. —Ну извини! —Не обязательно все время трещать об этой семье… —Я просто хотела рассказать… —Поезжай к ним, хоть завтра же! Давай, давай! Вниз по лестнице — и на поезд, я тебя не держу! Она взглянула на меня со слезами на глазах. —Почему ты вечно такая сердитая, Элли? Я умолкла, размышляя, права она или нет: может быть, я и вправду все время сержусь? Может быть, так оно и есть. —Ругер не заходил? — буркнула я. —Нет, — она бросила на меня неуверенный взгляд. — А когда он должен был зайти? —Понятия не имею. Может быть, в тот день, когда мы вернулись из Люлео? —Ах, да! — по голосу было слышно, что она хитрит. Я поняла, что она с самого начала все отлично помнила. — Он спросил, не хочу ли я пойти к нему в домик. —И почему же ты не согласилась? —Ну… мы же только что вернулись, — вывернулась она. —Но вообще-то ты хотела, да? Я чувствовала, как во мне шевелится злоба — мне нравилось мучить Лу. Но она держалась молодцом — откашлявшись, она решительно посмотрела мне в глаза: —Наверное, скоро я все-таки загляну к нему в домик. Даже если ты разозлишься, я все равно пойду! Понятно? Я обняла ее и заплакала, уткнувшись в ее свитер. Я плакала из-за своей неизлечимой подозрительности, из-за своей закоренелой злости, из-за того, что я по-прежнему не доверяю людям. Даже Ругеру. Даже своей собственной сестре. Лу гладила меня по спине и выдыхала табачный дым, который змейками вился у меня над головой. И я чувствовала, что она моя старшая сестра. Я тесно прижалась к ней. —Бедная моя! Нелегко жить в такой семье, как наша, — говорила она, гладя меня по голове. Мы спустились вниз, где нас дожидалось имбирное печенье в виде кривых человечков и безголовых поросят. —Тесто явно не удалось, — фыркнула Лу мне на ухо, увидев это безобразие. Почти все имбирные старушки тоже остались без голов, так что можно было грызть безголовые тела или хрустеть имбирными головами. Но это, похоже, мало кого волновало: собравшиеся уплетали печенье за обе щеки. Мама, раскрасневшаяся от жары, стояла рядом с папой, не толкаясь, не ругаясь и не пиная папину ногу в гипсе: любо-дорого смотреть. Люсия оказалась худющей, с длинными тонкими волосами. Под белой рубашкой, висящей на тощем теле, проступали лопатки, словно пробивающиеся крылья. Я узнала некоторых участниц шествия: например, толстушку, которая поедала торт на дне рождения Лу. На этот раз она набивала рот шафранными булочками с такой скоростью, словно боялась, что это последнее угощение в ее жизни. — 68 —
|