|
Так, тело может воспринимать как удовольствие боль и собственное разрушение или, к примеру, неестественный, извращенный секс. Душа может испытывать наслаждение от созерцания уродств и разложения, от разрушительных звуков, от лжи, клеветы, интриг или просто от горя других людей. Дух может быть настолько окутан злом, что будет считать истинным творчеством разрушение мира, а контакты с силами зла принимать за божественные откровения. Удовольствием человек, пораженный злом, может считать и собственный страх, искусственно созданные смертельно опасные для себя ситуации. Поэтому субъективное ощущение удовольствия не мешает всегда проверять какими-нибудь другими критериями. Иногда, например, большую помощь может оказать простой здравый смысл. Короче говоря, удовольствия также не могут быть безоговорочно признаны смыслом жизни. Но тем более не могут считаться смыслом жизни мучения, страдания, безусловный отказ от удовольствий, что проповедуют некоторые религиозные учения. Такая позиция прямо ведет к саморазрушению человека и к разрушению мира. Ведь она предполагает, что интересы мира и человека изначально противоположны, что наши ощущения всегда противоречат нуждам мира. То, что хорошо для нас, плохо для мира, а что хорошо для мира, плохо для нас. Страдания сами по себе ничего не могут создать, развить, улучшить, не могут гарантировать увеличения количества добра в мире. Если их считать самоцелью, это прямо отрицает необходимость существования, многообразия и гармонии мира. Такая точка зрения противоречит самой жизни, лишает ее всякого смысла, объявляет истинной ценностью не земную жизнь, а загробную, в которой за земные страдания ждет вознаграждение. То есть это идеология не жизни, а смерти. Она, по сути, отвергает мудрость Творца, призывает нас исправлять якобы совершенные им ошибки. Наконец, смыслом жизни многие объявляют счастье. Но при этом счастье все понимают по-разному. Для одних оно состоит в получении максимального числа удовольствий любого типа. Для других счастье — это покой и умиротворенность. Для третьих — удовлетворение самых заветных желаний. Для четвертых — редчайшие мгновения высшей радости. И таких мнений существует множество. Но общее во всех этих случаях одно: любое счастье, как правило, долгим, пожизненным, безоблачным и полным не бывает. Да и не все люди испытывают счастье в течение жизни, у многих жизнь наполнена лишь мучениями, разочарованиями, тяжелым трудом, беспросветной борьбой за выживание (правда, кое-кто именно в этом видит счастье, но сейчас речь не о них). Так что же, любую жизнь без счастья надо считать лишенной всякого смысла? Допустимо ли утверждать, что с такой жизнью не жалко и расстаться, более того, призывать решительно покончить с ней раз и навсегда? Допустимо ли мерить ценность жизни количеством счастья, считать, что тот, у кого счастья было больше, заслуживает большего уважения и восхищения? Неужели право жить имеют только счастливые люди, которые сумели несмотря ни на что стать счастливыми (или просто внушить себе, что они счастливы)? И надо ли считать периоды без ощущения счастья всего лишь жалким и бесполезным прозябанием, лишь подготовкой к настоящей жизни, наполненной настоящего смысла? А где гарантия, что счастье в конце концов придет? Наконец, допустимо ли строить свое счастье на несчастьях других людей, на злых делах, допустимо ли придавать смысл своей жизни такой ценой? Вопросы серьезные, непростые, жизненно важные. — 55 —
|