|
ПИ-ФУТБОЛ И ЭНОМ ..Жаркий май позвал нас в Измайлово. Мы сбежали с уроков и валялись на траве, купая в солнце босые пятки; вогруг нас звенела и свиристела горячая лень. — Нет, это еще не то... Это все только техника и слова,— говорил он с неправильными паузами, не переставая вглядываться в шебуршащую зелень,— а будещее начнется... когда люди научатся делать себя новыми... Менять лица, тела,— смотри, муравьи дерутся,— характеры, все-все-все... Уже помирились, гляди, напали на косиножку... Сами, кому как хочется. Чтобы быть счастливыми. Эта жизнь будет смешной, будет музыкой... А ты можешь быть счастливым, Кастет. Стрекозус грандиозус... — Улетел твой стрекозявиус. Почем ты знаешь, буду или не буду? — Ты можешь понимать. Смотри, а это богомол. Ты умеешь развиваться... А это у него рефлекс такой на опасность... А кто развивается, на того обязательно находит какая-нибудь любовь. — Ну и зачем, сколько времени он так проваляется? А может, я не хочу развиваться. И никакой этой любви не хочу. — Обморок, ложная смерть, вроде спячки. Притворяется неодушевленным... Мы тоже так, в другом смысле. Ты не можешь не развиваться. — А ты? — Я?.. Я хотел бы свиваться. — Свиваться?.. — Я имею в виду развиваться внутрь. Смотри, смотри, это тля... Все, что он говорил, было забавно и по-детски прозрачно лишь до какого-то предела, а дальше начиналось: один смысл, другой смысл... Как всем городским мальчишкам, нам не хватало простора и воздуха; зато мы остро умели ценить те крохи, которые нам выпадали. Окрестные пустыри и свалки были нашими родными местами — там мы устраивали себе филиалы природы, жгли костры, пря- 139 тались, строили и выслеживали судьбу; совершались и более далекие робинзонады: в Сокольники, на Яузу, в Богородское, где нас однажды едва не забодал лось... Клячко любил плавать, кататься на велосипеде, лазить по крышам, просто гулять. Но натура брала свое: гулять значило для него наблюдать, думать и сочинять, устраивать оргии воображения. Деятельный досуг этого мозга был бы, пожалуй, слишком насыщен, если бы я не разбавлял его своей жизнерадостной глупостью; но кое-что от его густоты просачивалось и ко мне. За время наших совместных прогулок я узнал столько, сколько не довелось за всю дальнейшую жизнь. Из него сыпались диковинные истории обо всем на свете, сказки, стихи; ничего не стоило сочинить на ходу пьесу и разыграть в лицах — только успевай подставлять мозги... — 98 —
|