Исповедь гипнотизера. Книга 2. Кот в мешке

Он в голубом сегодня. Он закат освободил от тягот и влияний, но медлит, будто сам себе не рад...

Вы могли бы подумать, что с этим мальчиком нача­ли спозаранку заниматься, как-то там особенно разви­вать, или среда была повышенно культурная. Описы­ваю обстановку. Перегороженная на три закутка комна­та в коммунальной квартире на 28 жильцов. Безмер­ной, как нам тогда казалось, длины коридор, завершав-

134

шийся черной ванной с колонкой; чадная кухня с тол­пившимися на ней громадными дяденьками и тетень­ками (постепенно уменьшавшимися в размерах); за­пах многосуточных щей, замоченного белья...

— Знакомо, знакомо...

— Таких колоссальных черных тараканов, как в ван­ной и туалете этой квартиры, нигде более я не видел. Академик уверял меня, что они обожают музыку. И действительно, как-то при мне он играл им в убор­ной на флейте, которую сделал из старого деревянного фонендоскопа. Слушатели в большом количестве вы­ползали из углов, благодарственно шевеля усами, и послушно заползали в унитаз, где мы их и топили. (Яростный стук в дверь: "Опять здесь заперся со своей дудкой!..") Парочку экземпляров средней величины однажды принес в школу, чтобы показать на уроке зоологии, как их можно вводить в гипноз, но экземп­ляры каким-то образом оказались в носовом платке завуча Клавдии Ивановны...

Трудно сейчас, оглядкой, судить о его отношениях с родителями — я ведь наблюдал Академика из того состояния, когда предки воспринимаются как нечто стандартное, присущее человеку как неизбежное зло или как часть тела... Отец — типографский рабо­чий, линотипист, хромой инвалид; дома его видели мало, в основном в задумчиво-нетрезвом состоянии. "Ммма-а-айда-да-айда,— тихое, почти про себя, мыча­ние — мммайда-да-айда-а-а..." — никаких более звуков, исходивших от него, я не помню. Мать — хирургиче­ская медсестра, работала на двух ставках. Маленькая, сухонькая, черно-седая женщина, казавшаяся мне по­хожей на мышь, большие глаза, того же чайного цвета, никогда не менявшие выражения остановленной боли. Вместо улыбки — торопливая гримаска, точные, быст­рые хозяйственные движения, голос неожиданно низ­кий и хриплый.