Ради чего? Записки спортивного психолога

задумываться о смысле и ценности своей жизни. Такое невозможно легко пережить и невероятно трудно простить себе.

...Ночью раздался звонок из Америки, и сквозь рыдания я услышал родной голос:

• Рудольф Максимович, я проиграла!
• Всё нормально! — кричал я в ответ. — Люди
  по году приходят в себя после операции, а у тебя
  прошло только два месяца. Я люблю тебя и гор­
  жусь нашей дружбой! ?

Трудная была минута... Прожито и пережито немало, но по-прежнему боюсь одного — звонка и этих слов: «Я проиграл» или «Я проиграла».

Только не это!

Из записных книжек

—Меня сплавили! — первое, что сказал
мне Сергей Пашкевич после поражения в
Москве, на конкурсе Рахманинова. Он выг­
лядел потрясённым, говорил, что все в этом
искусстве продано и, вероятно, надо из этой
страны уезжать.

А закончилась наша традиционная встре­ча его словами:

• Рудольф Максимович, я прошу изви­
  нить меня за то, что путь к вершине задер­
  живается на два-три года. Но то, что я буду
  биться, я обещаю.
• Извините, что я проиграл, — говорит
  мой любимый спортсмен, но мне становит­
  ся не легче, а наоборот, ещё тяжелее. Чув­
  ство вины оживает во мне вновь и приглу­
  шить его уже не могут так легко, как рань­
  ше, даже самые громкие победы. И улыбаюсь

184

I

я — а об этом все чаще говорят мне мои верные люди — все реже.

В самолёте, когда мы летели на зимние Олимпийские игры, ко мне подошла мама известной фигуристки и призналась, что ей / было нелегко решиться подойти ко мне. • «Почему?» — «Ну, Вы всегда серьёзны», — ответила она. «Ты недоступен не по делу», — сказал мне мой старый друг, заслуженный тренер по футболу Александр Петрович Ко­четков. «Обычному человеку непросто по­дойти и обратиться к тебе», — позднее он так расшифрует свою критическую репли­ку. Но я не оспариваю её. Уже достаточно давно чисто интуитивно я выбрал для своей повседневной жизни образ недоступного и даже жёсткого человека. И, вероятно, это единственно верный путь самосохранения в тех условиях моей профессиональной жиз­ни, в которые я поставил себя в последние тридцать пять лет. А боюсь я больше всего, когда возвращаюсь в свой город из очеред­ной командировки, телефонного звонка от кого-нибудь из близких людей, кому отка­зать неудобно, с просьбой помочь чьей-то дочке или сыну, оказавшимся в одной из типичных кризисных ситуаций.