Проклятие профессии. Бытие и сознание практического психолога

Но он не понимал этого, не понимал, что происходит. Не признавал бесполезности сопротивления, борьбы! Мне стало даже неловко за него. И я посмотрел по сторонам, ожидая, что увижу на лицах зрителей нечто сродни тому, что испытывал сейчас сам.

Никто не смотрел на меня! Все давно стояли, беспре­рывно аплодируя и скандируя имя нашего соперника.

А «мой» был точно таким же! «Почти таким же», — поправил я себя. Изменилось лицо, в нем добавилось су­ровости, и по-настоящему жестоким был его взгляд. Не­смотря ни на что, он продолжал сражаться, бросаясь за каждым, даже безнадежным мячом.

Я не сопереживал сейчас, а изучал его, изучал фено­мен человека, согласного в данный промежуток времени только на победу! Только!

Это было в моей работе не один раз. Мы со спорт­сменом готовились, настраивались, делали все, что мог­ли, но не было шансов сегодня, и я (конечно, это мой позор, позор психолога) в момент понимания тщетности наших сегодняшних усилий внутренне (но не внешне!) сдавался раньше времени, раньше финального свистка. Но... великий спортсмен не верил судьбе в этот день и наперекор всему, чему верили все другие, продолжал биться и побеждал! Совершал свой подвиг! И видел я это не раз.

Именно с этой минуты, когда счет стал 4:1, что-то слу­чилось с Эдбергом, что-то в нем надломилось, и, не скры­вая усталости, с опущенной головой он шел на свою поло­вину корта.

И сразу стал ошибаться. Ударил в сетку один раз, по­том — другой. Сначала покачал головой, потом изучал свою ракетку, затем посмотрел на соперника. И, вероят­но, увидел все то, что полагалось увидеть ему в эту секун­ду! Увидел несдавшуюся волю и оценил великое мужество одного, против которого были все.

И счет стал 2:4. А ошибки Эдберга участились. И вот — 3:4, 4:4.

Ценой страшных усилий Эдберг вырывает гейм — 5:4. Но, похоже, это последнее сверхусилие, на которое сегодня способен тоже великий (бесспорно!) спортсмен Стефан Эдберг. Он сдает в движении, это видят все.

А «мой» чувствует это и начинает играть в сверхтен­нис, причем смело рискует и не ошибается ни разу. 7:5.

И спешит к скамейке. И, скользнув в мою сторону подобием улыбки, чуть шире открывает глаза в ответ на мой воздушный поцелуй.

Быстро снимает рубашку и зовет массажиста. Откиды­вается на спинку скамейки и закрывает глаза. Да, теперь дорога каждая секунда!

...А я в этот момент вспомнил работу с Анатолием Карповым. И понял, что в его матче с Найджелом Шор-том было нечто похожее. Анатолий Евгеньевич очень собранно провел первую партию и повел в счете. Но в дальнейшем Шорт проявил невиданную стойкость, и Карпов дрогнул. Проявилось это не в непосредственной борьбе за шахматной доской. В процессе самой битвы такого бойца, как Анатолий Карпов, вывести из себя во­левым напором практически невозможно. Выразилось это в другом. Он стал менее спокойным в ожидании оче­редной партии, засомневался в шахматной подготовке, критикой и подозрительностью терзал своих секундантов и наделал множество ошибок в режиме и поведении. Но в основе этих изменений была в тот момент не желаю­щая сдаваться воля Шорта — я убежден в этом.