Разноцветные белые вороны

Конечно, Баба Яга пострашнее старухи Шапокляк. Но, во-первых, она тоже не является представителем Абсолютного Зла и в разных сказках ведет себя по-разному: может пугнуть, а может и помочь. Кроме того, советские режиссеры и книжные графики очень много сделали для того, чтобы юмористическим изо­бражением уравновесить «злодейскую сущность» оте­чественных чудищ. Вполне вероятно, что западные дети и вампиров воспринимают юмористически. Но значит, они к такому восприятию подготовлены нацио­нальной культурой. И действительно, в европейской, а вслед за ней и в американской культуре тема вампиров разработана широко и детально. Это очень старая и непрерывно развивающаяся традиция. В нашей же культуре недаром торжественное слово «вампир» заме­нено, заземлено презрительным «упырь». По каким-то Причинам (не будем сейчас вдаваться в подробности) этот вид нечисти не занял одного из центральных мест в нашем искусстве. Русские писатели не внесли весо­мого вклада в мировую вампирологию, не удостоили кровопийц своим вниманием. Их если и интересовали кровопийцы, то все больше в переносном смысле — как эксплуататоры. Гоголевский, Вий, вурдалаки А. К. Толстого — это лишь редкие вкрапления, вес­нушки, а вовсе не лицо нашей литературы. Кстати, про Вия и вурдалаков маленьким детям не читали.

Выходит, то, что раньше ребенок получал в адапти­рованном традицией и искусством виде, причем не­большими порциями, теперь закачивается в него, без всякой поправки на чужеродность, лошадиными дозами! И вместо полезной для психики прививки (а в малых дозах «страшилки» полезны, недаром существует жанр детского фольклора, который так и называется) происходит отравление со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Когда мы работаем с ребятами школьного возраста, они по нашей просьбе рисуют нехитрую диаграмму: три круга, один обозначает класс, другой — двор, а третий — город. И раскрашивают двумя карандашами, черным и красным. Черный — это плохие люди, красный — хорошие. Каждый ребенок схематично отображает окружающий мир, руководствуясь своими представлениями о соотношении в нем добра и зла. Еще недавно даже у ярко выраженного меланхолика черный сегмент редко был больше красного. Мало того: по мере расширения заданного пространства процент черного, как правило, уменьшался. Ребенку, у которого не сложились отношения с одноклассниками, все равно казалось, что город (то есть мир) не злона­мерен.

Что же мы наблюдаем теперь? Почти все школьники (восемь из десяти) видят город-мир в черном цвете. В лучшем случае эта последняя диаграмма напоминает арбуз с вырезом: там есть небольшой красный ломтик. И такое встречается даже у тех, у кого и в классе, и во дворе все обстоит вполне благополучно!