Разноцветные белые вороны

Ну, подумайте сами. Можно ли, будучи в здравом уме и твердой памяти, утверждать, что образ жизни целого народа (неважно, большой он или маленький), уклад, существовавший, по свидетельству самого нашего оп­понента, «столько времени», — глупый и бессмыслен­ный? Ладно, если бы так здесь жили только в советс­кий период (хотя и это, между прочим, уже несколько поколений). Так нет же! И до революции жили при­мерно так. И двести, и триста лет назад. Часто и подолгу гостили, любили поговорить, причем погово­рить «о самом главном». А самым главным в России испокон веку считались не цены на базаре и не капризы погоды, а неразрешимые, вечные, «прокля­тые» вопросы, на которые нет ответа, но которые, вопреки здравому смыслу, одно поколение передает другому как пароль. Здесь всегда было принято иметь друзей не для украшения жизни и не только для бытовой поддержки, но главным образом — для заду­шевного, сокровенного общения, для, казалось бы, бессмысленных душеизлияний. Недаром практически все эмигранты, даже самые благополучные и процвета­ющие, на первый взгляд полностью вписавшиеся в чужую жизнь, жалуются на то, что «не с кем пообщать­ся, поговорить». Вряд ли эти жалобы следует понимать буквально. Западный мир вполне общителен. Там существует масса пособий, телепередач, курсов, где учат общаться. Даже в наш язык уже вошел термин «тренинг общения». Но дело в том, что поверхностное, светское, легкое общение, принятое на Западе, пред­ставляется неполноценным человеку, выросшему в России.

Есть даже такой старый английский анекдот. Чем отличается русский от англичанина? А тем, что на вопрос «Как вы поживаете?» русский дает обстоятель­ный, реальный ответ. Англичанам это смешно, потому что для них «Как вы поживаете?» (How do you do?) — это форма приветствия. Так же, как для французов, итальянцев, испанцев, португальцев и многих-многих других.

Образ жизни, культурный уклад — некоторые его особенности мы уже рассматривали в предыдущих главах — «записан» в коллективном бессознательном народа, в его родовой памяти. Очень характерное признание сделал в беседе с нами один русский эмигрант, увезенный во Францию в младенчестве. В Россию он снова попал лишь в старости.

— Всю жизнь я говорил по-французски, дружил с французами, женился на француженке, — сказал нам Жорж К. — И всю жизнь я со своей мечтательностью, стремлением к каким-то высшим целям, казался су­масшедшим. Даже и сам себя, грешным делом, считал таковым. А сейчас приехал сюда, пообщался с людьми и все понял: я не сумасшедший, я просто русский.