История западного мышления

«Ежели бы существовало подлинное доказательство того, что Солнце на­ходится в центре Вселенной, а Земля — на третьем небе и что не Солнце обращается вокруг Земли, но Земля — вокруг Солнца, то тогда нам над­лежало бы с вящей осмотрительностью толковать те места Свешенного Писания, в коих говорится совершенно обратное, и уж лучше допус­тить, что мы неверно понимали эти слова, нежели ложным объявлять то мнение, истинность коего наглядно доказана»2.

Однако судьба — в лице уникального и непобедимого «сговора» различ­ных обстоятельств — решила иначе. Постоянный страх перед протестантской угрозой, испытываемый католической церковью, соединился с давним обыкновением встречать в штыки любое новшество, в котором может таить­ся зерно ереси. Поскольку память о ереси Джордано Бруно была еще жива, католические власти решили, что не допустят нового скандала, который мог принести только новые распри и новый раскол христианства, и так уже ра­зорванного надвое Реформацией. Опасность усугублялась к тому же необычайной скоростью распространения новых идей благодаря печатному станку в ясной убедительности народного наречия (вместо латыни Галилей пользо­вался итальянским языком). Это сводило к нулю любые попытки Церкви держать в узде все воззрения верующих. Не в последнюю очередь на реакцию Церкви повлияли и имевшие место в Италии запутанные политические кон-фликты, в которые был вовлечен и папа римский. Решающую роль сыграли университетские профессора аристотелевского толка: их усиленные нападки на Галилея, столь откровенно оспаривавшего Аристотеля и пользовавшегося чересчур шумным народным признанием, «разбудили» проповедников-фун­даменталистов, а те в свою очередь «разбудили» Инквизицию. Сыграл роль и бойцовский характер Галилея, обладавшего полемическим, даже саркасти­ческим умом: он настолько раздразнил своих противников, что те решили непременно ему отомстить. К тому же он, видимо, недостаточно осознал огромное значение набиравшей все большую силу и размах космологической революции. Убеждение Беллармино в том, что все эти математические гипо­тезы суть лишь умственные построения, не имеющие действительного отно­шения к физической реальности; обращение Галилея к атомизму в то время, когда католическое учение о пресуществлении, казалось, нуждалось в под­держке Аристотелевой физики; обида папы, почувствовавшего себя лично преданным, которая усугублялась шаткостью его политических позиций; внутри церковная борьба за власть между различными религиозными ордена­ми; неуемная алчность Инквизиции в проведении репрессивно-карательных акций,— все эти факторы, роковым образом объединившись, подвигли Цер­ковь наложить на коперниковское учение официальные запрет. Это решение нанесло непоправимый вред интеллектуальной и духовной целостности Церкви. Уже само заявление католицизма о своей привержен­ности гипотезе о неподвижности Земли уронило его в глазах европейской ин­теллигенции. Впоследствии Церковь вновь обретет авторитет и влияние, од­нако никогда уже не сможет безапелляционно диктовать свои условия человеческим устремлениям к полному познанию Вселенной. После вердик­та, вынесенного Инквизицией, сочинения Галилея были нелегально пере­правлены на север, где впоследствии и развернулись интеллектуальные поиски Запада3. Каково бы ни было относительное значение таких частных факторов, как академическая оппозиция поборников аристотелизма или же личные мотивы, руководившие папой, итогом инцидента с Галилеем стало столкновение Церкви с наукой, что означало, собственно, и столкновение религии с наукой. В вынужденном — вырванном Церковью — отречении Галилея уже таилось ее собственное поражение и торжество науки.