Все это и многое другое ставит нас перед решением проблемы изменения традиционных способов и типов мышления. Точные очертания такого изменения сейчас не просматриваются. Лишь в самом общем виде можно наметить траекторию подобных сдвигов в интеллекте. Пожалуй, речь может идти об инверсии интересов мыслящих и действующих социальных субъектов, о поиске и нахождении новой парадигмы мышления, не исключающей противоречий, но обращающей внимание на комплементарность, изаимодополнительность идей, их интегрирование в многомерную целостность. Стоит отметить, что сейчас остро стоит вопрос о нахождении приемлемых контактов рационального и внерационального, научного и технического, эстетического и мистического в освоении реальности. Разрывы и отторжения друг от друга разных сторон человеческого духа выявили свою пагубность и зыбкость результатов. Вспомним древнюю мудрость зороастрийцев, которые говорили о неделимой триаде: благая мысль, благое слово, благое дело. Удивительно и отрадно, что мысль, слово и дело здесь соприкасаются с понятием блага, добра, с центральной идеей морали. Говоря об интеллектуальной революции, отметим значимость формирования “коллективного интеллекта” (по Н. Моисееву, 1993 г.), то есть системы, позволяющей принимать и формулировать единящие решения, те, в которых просматривается и коллективная воля, и общие интересы. Партикулярность, отдельность, частичность, фрагментарность, единичность, уникальность, конечно, останутся. Но спасти всех могут только все. И в этом смысле слова старого, хотя уже принадлежащего истории гимна “Никто не даст нем избавления, ни бог, ни царь и не герой”, наверно, не так уж наивны. Поэтому, завершая изложение зримых надежд, скажем о необходимости конструирования глобальной этики, универсальных нравственных принципов, укрепляющих всечеловеческую солидарность. Мудрость и совесть выше прямолинейных истин, сухого рационального знания. Знание, не облагороженное вечными ценностями, не помноженное на идею блага, не утверждающее справедливость, может привести к всеобщей гибели. В человеческой истории возникновение такого мощного регулятива, как нравственный, вообще сыграло особую роль. Когда не “извне”, а “изнутри” стало определяться поведение, когда не бич и меч, не боль и страх, а стыд и совесть стали компасом поступков — многое, очень многое изменилось. Стадо стало группой, сообществом, орда обрела черты общественности. — 241 —
|