-- Я путешествую, -- хмуро говорит она. -- Сейчас я из Швеции. На неделю остановилась в Берлине. Тут этот тип, который меня содержит... Стиснуть ее в объятиях... К чему? Что я могу для нее сделать? Она одинока, как и я. -- Что ты там бормочешь? -- спрашивает она уже более веселым тоном. Я поднимаю взгляд. Она смотрит на меня с нежностью. -- Так, ничего. Просто кое о чем подумал. -- О, таинственная личность! Или говори внятно, или молчи, одно из двух. Я рассказываю ей о "Приюте путейцев", о пластинке со старым "рэгтаймом", которую я всегда прошу поставить, о странном счастье, какое при этом испытываю. -- Я думал, нельзя ли тут найти или хотя бы поискать... Она не отвечает, похоже, ее не слишком заинтересовали мои слова. Но все же немного погодя она подхватывает -- и я не пойму, отвечает она собственным мыслям, или это отклик на то, что я только что сказал. -- Картины, статуи -- они не помогут: это красота вне меня. Музыка... -- Ну а в театре... -- Что в театре? Ты решил перечислить все виды искусств? -- Ты когда-то говорила, что хочешь играть в театре, потому что в нем можно воплощать совершенные мгновения! -- Да, я воплощала их, но для других. А сама была в пыли, на сквозняке, под слепящими софитами, среди картонных декораций. Обычно моим партнером был Торндайк. Ты, наверно, видел его в "Ковент-Гарден". Я всегда боялась, что расхохочусь ему в лицо. -- И тебя никогда не захватывала твоя роль? -- Минутами чуть-чуть, но никогда целиком. Главным для всех нас оставался черный провал прямо перед нами, и в его глубине люди, которых мы не видели, -- для них мы в самом деле разыгрывали совершенное мгновение. Но понимаешь, они ведь не жили внутри этого мгновения -- оно развертывалось у них на глазах. Думаешь, мы, актеры, находились внутри? В конечном счете его не было нигде, ни по ту, ни по эту сторону рампы, -- оно не существовало; и — 184 —
|