Тошнота

зеленые лапы. Пока города живы, надо оставаться в них, нельзя одному

проникать под густые космы у городских ворот -- пусть себе колышутся и

лопаются без свидетелей. В городах, если повести себя умело и выбрать часы,

когда животные переваривают пищу или спят в своих убежищах за грудами

продуктов распада органического мира, можно встретить только минералы --

наименее страшное из всего, что существует.

Мне предстоит вернуться в Бувиль. Растительность осаждает его только с

трех сторон. С четвертой стороны -- огромная пропасть, заполненная черной,

шевелящейся водой. Между домами свистит ветер. Запахи здесь задерживаются не

так долго, как в других местах: гонимые ветром к морю, они стелются над

черной водой, словно блуждающие сгустки тумана. Идет дождь. На участке,

обнесенном с четырех сторон оградой, люди оставили место для растений. Но

это оскопленные, прирученные, безобидные растения -- так они разжирели. У

них огромные белесоватые листья, свисающие вниз словно уши. А пощупаешь их

-- точь-в-точь хрящи. В Бувиле все жирное, все белое из-за всей этой воды,

низвергающейся с небес. Мне придется вернуться в Бувиль. Какой ужас!

Внезапно я просыпаюсь. Полночь. Шесть часов назад Анни уехала из

Парижа. Пароход уже вышел в открытое море. Она спит в каюте, а на мостике

загорелый "тип" курит сигареты.

Вторник, в Бувиле

Значит, это и есть свобода? У моих ног понуро спускаются к городу сады,

и в каждом саду -- дом. Я вижу море, тяжелое, неподвижное, я вижу Бувиль.

Погода стоит прекрасная.

Я свободен: в моей жизни нет больше никакого смысла -- все то, ради

чего я пробовал жить, рухнуло, а ничего другого я придумать не могу. Я еще

молод, у меня достаточно сил, чтобы начать сначала. Но что начать? Только

теперь я понял, как надеялся в разгар моих страхов, приступов тошноты, что

меня спасет Анни. Мое прошлое умерло, маркиз де Рольбон умер, Анни вернулась

только для того, чтобы отнять у меня всякую надежду. Я один на этой белой,