страстью, скажем, ненавистью или любовью, или чтобы во внешней стороне события было величие, то есть я хочу сказать, в той его стороне, которая нам видна? -- И то, и другое, -- отвечает она неохотно. -- А совершенные мгновения? Они здесь при чем? -- Они настают потом. Сначала появляются предвестья. Потом в жизнь людей медленно, величаво вступает выигрышная ситуация. И вот тут возникает вопрос, хочешь ли ты превратить ее в совершенное мгновение. -- Понял, -- говорю я. -- В каждой выигрышной ситуации надо совершать определенные поступки, принимать определенные позы, говорить определенные слова -- а другие позы и слова категорически возбраняются. Верно? -- Если угодно... -- В общем, выигрышная ситуация -- это сырье, его надо обработать. -- Именно, -- говорит она. -- Сначала надо оказаться в каких-то исключительных обстоятельствах, а потом ощутить, что вносишь в них порядок. Если все эти условия соблюдены, мгновение становится совершенным. -- Словом, это своего рода произведение искусства. -- Ты мне это уже говорил, -- раздраженно возражает она. -- Нет: это был... долг. Выигрышную ситуацию ты обязан преобразить в совершенное мгновение. Это был вопрос нравственности. Можешь смеяться сколько угодно -- именно нравственности. Я вовсе не смеюсь. -- Слушай, -- говорю я внезапно, -- я тоже хочу покаяться. Я никогда тебя по-настоящему не понимал, не старался искренне тебе помочь. Если бы я знал... -- Спасибо, большое спасибо, -- говорит она с иронией. -- Надеюсь, ты не ждешь благодарности за твое запоздалое раскаяние. Впрочем, я на тебя не сержусь -- я никогда ничего тебе толком не объясняла, я была зажата, я не могла говорить об этом ни с кем, даже с тобой -- в особенности с тобой. В эти минуты всегда вторгалась какая-то фальшивая нота. И я теряла голову. А между тем у меня бывало такое чувство, что я сделала все что могла. -- Ну а что надо было делать? Как себя вести? — 180 —
|