|
Понять Гёте, понять его физику, которую он решительно противопоставляет всякой метафизике, и понять вместе с тем прото-феномен, ставший краеугольным камнем этой его физики, значит исходить из чисто человеческого смысла его деятельности. Что значит "чисто человеческий", по Гёте? Значение этих слов не абстрактно-гуманное, не патетически-нравственное. Есть в них и конкретно-гуманный, умудренно-нравственный смысл, но нас в данном случае интересует не это. Слова эти прохвачены глубоко научным смыслом. В наше время, время дискуссий и точек зрения, споров и разногласий по поводу проблемы "человечности науки", право, стоило бы вспомнить Гёте, для которого сама проблема эта-досужий плод абстрактных умствований, ибо понятие науки он не мыслит вне понятия человечности, как и подлинную человечность не мысли г вне науки,-они для него неразрывны. Опыт для Гёте- любование явлениями природы, и вовсе же он не пытка. "Если естествоиспытатель хочет отстоять свое право свободного созерцания и наблюдения, то пусть он вменит себе в обязанность обеспечить права природы. Только там, где она свободна, будет свободен и он. Там, где ее связывают человеческими установлениями, он будет связан и сам" [11]. Наука, гуманнейшее из средств, выродилась-таки в уродливейший сциентизм, бесчеловечие; западная культура XX века явила удивительное зрелище тяжбы между сциентистами и экзистенциалистами; бессердечной голове было противопоставлено безголовое сердце. Тяжба эта пролилась в жизнь сотнями увесистых трактатов, одна половина которых проклинала знание именем человека, а другая половина жертвовала человеком во имя знания. Причем заведомо проблема переносилась и теми и другими а плоскость нравственности; предполагалось, что человечность науки-если таковая вообще возможна-есть исключительно нравственная проблема, ибо говорить о человечности самой научной сферы, самой методологии наук считалось бессмысленным. На кого только не ссылались сциентисты в защиту и оправдание своих позиций! Целая косорта .великих мужей науки от Коперника до Эйнштейна заслонила собою вековые достижения наук, которым угрожала другая когорта великих мужей, поборников "души человеческой", от Августина до Кьеркегора. Характерно, что ни там, ни здесь не было Гёте; он отсутствовал, как отсутствовал и другой "энигм" европейской культуры-Леонардо да Винчи. Сциентистам претила человечность Гёте. Один из них, английский физиолог Шеррингто.н, зачеркивает в этой связи все естествоведение Гёте в брошюре, насчитывающей 50 страниц [12]. Экзистенциалисты не могут простить Гёте науку, и вот один из них, "крупнейший", как назвал его буржуазный XX век (обладающий, несомненно, своим эталоном для подобных явлений), Ортега-и-Гассет обрушивается на Гёте, воссоздавая небезызвестную крыловскую аллегорию. "Наилегчайшее занятие относительно чего-либо,-этим заявлением открывает он свой "поиск Гёте изнутри",-написать о нем книгу. Пережить его-вот что трудно" [13]. После такого "открытия" нас не удивят результаты "поиска". Что вменяется Гёте в вину его "человеколюбивым" потомком? Ну конечно же, все та же "притча во языцех"-символизм. Научность Гёте-мыслителя "делает его стерильным с точки зрения запросов современного человека" [14].-"Гёте, как человеку, живущему иной жизнью, чем своей, выживающему самого себя, надлежало оправдать себя перед собой... Отсюда миф символизма" [15]. К чему приводит этот миф? "Гёте заканчивает свой путь отсутствием нужды в реальности, и-как для Мидаса все превращалось в золото-так для Гёте все испаряется в символ. Отсюда необычные квази-любовные дела его зрелых лет... Стоит только принять идею, что жизнь есть символ, как все без различия становится благим: переспать с "Кристельхен" столь же хорошо, как и-в "идеально-пигмалионовом" смысле-жениться на статуе на Palazzo Caraffa Colobrano. Но судьба как раз противоположна "всеблагости" символизма" [16]. Что же предлагает Ортега "современному человеку" взамен символизма? "Нет сомнения, что мы должны непрестанно жить с идеями, но мы должны прекратить жить из наших идей и должны научиться жить из собственной безжалостной, непреложной судьбы. Нашей судьбе надлежит определять наши идеи, а не наоборот" [17]. — 74 —
|