Письмо и различие

[382]

вершенного вида и приближает нас к длящемуся — активному — дей­ствию различения, прежде чем произвести результат, отражающийся в совершенном виде или различении с е. В рамках свойственной клас­сической понятийности требований нужно было бы сказать, что «раз­личание» указывает на организующую, производящую и изначальную причинность, процесс расщепления и разделения, производными или сложившимися последствиями которого были бы различности и раз­личения. Но, приближая нас к неопределенному и активному ядру гла­гола, «различание» (с а) нейтрализует то, что инфинитив обозначает просто как активность, подобно тому, как слово колебание в нашем языке не означает сочетание в акте чего-то колеблемого с кем-то ко­леблющим. Звучание не есть прежде всего действие звука. Следует обдумать, не придает ли суффикс на а в нашем языке некую неопреде­ленность между активным и пассивным. И мы увидим, почему то, на что можно указать как на «различание», не является ни просто актив­ным, ни просто пассивным, провозглашая или, скорее, напоминая не­что вроде среднего залога, высказывая операцию, которая операцией не является, которую не удается помыслить ни как страдательную, ни как действительную операцию субъекта по отношению к объекту, ни исходя из агенса, ни исходя из пациенса, не исходя и не в перспективе никакого из этих терминов. Ведь средний залог, некоторая непере­ходность и есть, может быть, как раз то, с распределения чего на ак­тивный и пассивный залоги и начинала философия, организуясь в этом подавлении.

Различание как выжидание, различание как разнесение. Как они сопрягаются?

Начнем, поскольку мы в нее уже вовлечены, с проблематики зна­ка и письма. Обычно считается, что знак ставится на место самой вещи, присутствующей вещи, причем «вещь» годится здесь равным образом и для смысла, и для референта. Знак представляет присутствующее в его отсутствие. Он занимает его место. Когда мы не можем взять или показать вещь, скажем, присутствующее, присутствующее-сущее, когда присутствующее не представляет себя, мы означиваем, прибегаем к уловке знака. Мы получаем или подаем знак. Делаем знак. Так что знак — это как бы отложенное присутствие. Идет ли речь об устном или письменном знаке, о денежном знаке, о полномочиях выборщи­ков и политическом представительстве, циркуляция знаков отклады­вает момент, когда мы могли бы повстречать саму вещь, ею завла­деть, потребить ее или растратить, дотронуться до нее, ее увидеть, интуитивно ощутить ее присутствие. То, что я описываю здесь, чтобы определить во всей банальности его черт значение как выжидатель­ное различание, является классически определенной структурой зна­ка: она предполагает, что знак, откладывая присутствие, мыслим лишь