|
Немецкие теологи ожидали, что за пределами неустранимо проблематичного, антиномически-неопределенного «мира опыта», которым ограничивается наука, «критика разума» откроет ясный и устойчивый мир христианской веры. Вопреки этим ожиданиям и своим собственным надеждам, Кант обнаружил, что религиозная картина мироздания представляет собой клубок противоречий и двусмысленностей, причем двусмысленностей такого рода, что они сплошь и рядом делают непосильным для верующего самое главное, а именно — «моральный образ мысли». Философия, от которой ждали «апологии веры без всяких оговорок», объективно проявила себя как давний и убежденный моральный противник фидеизма. 15 учении Канта нет места вере, заменяющей знание, восполняющей его недостаточность и незавершенность. «Критическая философия» отвергала все виды веры, проистекающие из потребности уменьшить неопределенность окружающего мира и снять ощущение негарантированное™ человеческой жизни. Тем самым она — вольно или невольно — вступала в жестокий конфликт с теологией (как современной Канту, так и будущей), а также с нерелигиозными формами слепой веры. Кант обращал пристальное внимание на тот факт, что вера, как она в огромном большинстве случаев обнаруживала себя 206 в истории — в суеверных и религиозных (вероисповедных) движениях, в слепом повиновении пророкам и вождям — представляет собой иррационалистический вариант расчетливости. Фидеизм — это обезумевшее благоразумие, а внутренняя убежденность фидеиста на поверку всегда оказывается малодушной верой в откровение (верой в то, что кто-то и где-то обладает или обладал разумом, превосходящим действительные возможности разума). Вместе с тем Кант сохранил категорию «веры» в своем учении и попытался установить ее новое, собственно философское понимание, отличное от того, которое она имела в теологии, с одной стороны, и в исторической психологии — с другой. Кант писал, что в основе трех основных его сочинений лежат три коренных вопроса: «Что я могу знать?» («Критика чистого разума»), «Что я должен делать?» («Критика практического разума») и «На что я смею надеяться?» («Религия в пределах только разума»). Третий из этих вопросов совершенно точно очерчивает проблему веры, как она стояла внутри самой кантовекой философии. Кант поступил бы последовательно, если бы вообще исключил категорию «веры» из своего учения и поставил на ее место понятие «надежды». — 199 —
|