|
Древняя философия превосходно чувствовала всю важность и значительность этого вопроса - и Плотин в большей степени, чем кто-либо другой, это знал. Оттого он и высказывает свое утверждение в такой категорической форме. Категоричность утверждения в таких случаях есть верный показатель, что сомнения еще не убиты. Конечно, Аристотель предпочел бы обойти этот вопрос, как он предпочитал не очень много разговаривать о фаларийском быке. И точно, ведь верховные права разума могут только в таком случае считаться обеспеченными, если все ???? ????? будут целиком отданы в его распоряжение. ???? ????? - в фаларийском быке ужасно, ???? ????? человек, даже такой, который ведет добродетельную жизнь, пожалуй, способен заглядеться на утреннюю звезду. Но философия требует от него, чтобы, прежде чем пугаться или радоваться, он пришел к разуму, который судит о том, что суждению подлежит, и судит по законам, полученным им от духа (??? ??????, ? ??????, ???? ?? ???? ???????, ??? ???? ??? ??? ????) (V, 4, 3), - и узнал от него, будет ли то, что его привлекло, - добром и то, что оттолкнуло, - злом. Ибо только при таких условиях она может обещать ему великую хартию бедных земных вольностей, возвещенную древней мудростью и вновь 1000 подтвержденную Плотином: ????? ???????, ????? ????? ?? ?????, ???'?? ?? ????? ?????? (III, 2, 6) - правильно говорят, что не может приключиться ничего дурного с хорошим и ничего хорошего не бывает с дурным человеком. Мы знаем уже, что это считалось совершенно бесспорным: люди могут преодолеть проклятую случайность, которая царит в покинутом богами мире, только тогда, если все, что испытывается непосредственно (???? ?????), будет отвергнуто, и последнее слово будет предоставлено логосу, по решению которого все что угодно обращается в добро. Мы помним тоже, что начало философии есть сознание бессилия и как Эпиктет изобрел свой волшебный жезл. Стоики неустанно твердили: si vis tibi omnia subjicere, te subjice rationi. Nihil accidere bono viro mali potest... est enim omnibus externis potentior.<<*214>> Плотин целиком воспринял в себя мудрость стоиков, но придал ей необычайное обаяние и как бы совсем новую глубину: в этом сказались его внутреннее сродство и конгениальность с Платоном. В то время как даже Эпиктет и Марк Аврелий иной раз представляются нам только деревянными моралистами и проповедниками, в Плотине всегда слышится вдохновенный философ. И он говорит, конечно, в повелительной форме: ??????? ?? ?????? ???????? ???, ??? ????? ???, ?? ?????? ????????? ???? ?? ??? ????? (I, 6, 9) - кто хочет видеть бога и красоту, сам должен вперед стать боговидным и прекрасным, - но получается впечатление, что его императив как бы связан невидимыми нитями с последней тайной мироздания. — 197 —
|