276 Лекция 8 писали Ф. Достоевский и Л. Шестов, об этом говорили философы-экзистенциалисты. Но посмотрим, какие еще нарекания вызывает наше желающее «я». Обратимся к современному западному автору, знаменитому психоаналитику, блестящему литератору Э. Фромму. Наше «я», пронизанное пластами бессознательного, захваченное своими импульсами и влечениями, видит мир, словно в кривом зеркале. Доподлинно оно видит вообще не мир, а только себя самое, проекцию собственных темных, подспудных глубин. «Имеем ли мы дело с перенесением, проекцией или рационализацией,— пишет Э. Фромм, перечисляя психологические механизмы, описанные 3. Фрейдом,— большая часть того, что человек осознает, является вымыслом (выделено мною,— Е. З.-А.), в то время как то, что он подавляет (т. е. бессознательное), является реальным». В соответствии с этой точкой зрения, человеческий мир выступает как поле наших инфантильных фантазий, которые никак не могут согласоваться с принципом реальности. Реальность не предназначена для того, чтобы удовлетворять наши хотения и требования, и мы ведем себя, как глупые и капризные дети, тешим себя несбыточными мечтами, гоняемся за призраками, создаем мифы, приписывая другим людям свойства и черты, которых у них нет, а обстоятельствам — не присущие им механизмы. Ложное сознание среднего человека должно быть и может быть прояснено, считает Э. Фромм, и прекрасные средства веками разрабатывал для этого дзен-будцизм с его коанами и другими способами выявить для людей абсурдность их повседневного видения. Искусство дзен должно помочь человеку выйти за рамки бессознательных проекций, вызволить его из тумана страстей и показать действительность объективно. Поэтому дзен и психоанализ — путь к свободе. Вот здесь и возникает вопрос: к свободе от чего? Прочитав Э. Фромма и другие исследования, связанные с 277 Нравственность перед искушением иномирностью дзен-буддизмом, я могу ответить только: от себя. Это свобода от себя и непонятно для кого. Путем тренингов и медитаций мне рекомендуют убить мой мир, мой тип видения, но кому, какому субъекту вместо меня или какой субъективности понадобится этот другой, объективный взгляд на вещи? Разумеется, трудно не согласиться с X. Ортегой-и-Гассетом, когда он сетует на герметизм сознания человека массы, или не выразить солидарности с С. Л. Франком в его отвержении маниакальности обыденного сознания, замкнутого лишь на самом себе и не видящего глубин невыразимого бытия, на поверхности которого плавают предметы нашей повседневности. Но невозможно принять и противоположный взгляд: признание объективности бытийного континуума при уничтожении я, той уникальной точки мироздания, которая этот континуум воспринимает или не воспринимает. Есть большая разница между расширением моей субъективности, включением в нее новых неожиданных аспектов и ее сведением к нулю, когда на место моей индивидуальности просто вливается безличный мир. Будет ли истинным «я», лишенное самости, стержня, своей, выражаясь языком М. М. Бахтина, единой и единственной позиции в бытии? — 185 —
|