|
Из всего этого нетрудно сделать следующий вывод: если бы не весь набор неявных предпосылок, книга Сокала и Брикмона просто не смогла бы состояться. В лучшем случае она стала бы разговором слепого с глухим. Так же она оказывается попыткой свести все варианты познавательных предприятий (или, говоря вообще, теорий) к одному совершенно определенному типу теоретической работы, которая представляется незаменимой и неизбежной. Получается, что Сокал и Брикмон не отстаивают науку от угрозы философии, а сами угрожают философии как просто плохой науки. Тот факт, что дело философии может быть несколько отличным от просто науки, не входит в круг рассматриваемых вопросов. Понимая, что «опровержение» философии не может быть сведено к обнаружению множества, пусть и бесконечно большого, злоупотреблений наукой, Сокал и Брикмон делают ряд специальных оговорок и пытаются перейти не просто к сбору улик, а к определению самой сущности преступлений постмодернизма. Оговорки относятся к тому, что, по мнению Сокала и Брикмона, собственно философское содержание некоторых теорий может и не оказаться коррумпированным научными «злоупотреблениями». Например, по их мнению, Лакан настолько тесно связан с «плохой наукой» своих текстов, что и его собственно психологическое учение немногого стоит, тогда как для Деррида его научные «откровения» слишком маргинальны и потому не затрагивают его «философии» (именно поэтому в книге нет специальной главы о Деррида, что представляется неким юмористическим моментом для работы, обличающей постмодернизм как таковой; юмор заключается в том, что Деррида мог бы, вероятно, — если немного сымпровизировать — увидеть в этом свидетельство того, что книга Сокала и Брикмона — это хорошо всем знакомая Книга с центром, который в ней не присутствует). К сожалению, не дается никаких пояснений, где и как проходит грань коррупции философов, так же как и не встает вопрос о том, что же это за «собственно философское» содержание к которому использование науки иной раз имеет отношений, а в другой — нет. Очевидно, что философия мыслится просто в качестве некоей частной научной дисциплины, в которой философы еще как-то могут быть компетентны, если они не залезают в чужой огород. То есть ситуация оказывается той же, что имела бы место, если бы, например, биологи начали неверно использовать математические теории, приходить к неправильным заключениям и вообще всячески спекулировать на математике. Та мысль, что главное преступление философии может заключаться в том, что она не строится по модели научной компетенции (что ни в коей мере не значит, что она не-компетентна по своему существу), не приходит в голову нашим авторам. Именно поэтому указанная уступка философам — дескать, если вы занимаетесь своим делом, то все в порядке — выглядит не очень искренней, поскольку по всему ходу рассуждений обнаруживается, что такого дела у философии как бы и нет вовсе. Вернее, обнаружить его в режиме рассуждений Сокала и Брикмона не удается — такое обнаружение не является их целью, ведь именно его отсутствие является главным условием развертывания самой критической работы. — 164 —
|