Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 2

1

сплочен в себе, совсем не микрокосм и не монада, в проти­воположность самообособленному Александру; Алексей—за­виток мира и для временной хотя бы устойчивости непременно мыслится прислоненным к чему-то или к кому-то, а без этого внешнего прикрепления к месту непременно будет увлечен неиз­вестно куда, неизвестно какими ветрами.

В нем есть что-то онтологически болезненное: неприспособ­ленность к самостоятельному существованию в мире—неприс­пособленность внутренняя и, легко может быть, хотя не необ­ходимо,—внешняя. Предельно—оно есть, как сказано, юроди­вость. Алексей, в своем предельно высшем раскрытии, есть юродивый, или около того; и даже тогда, когда, на поверхност­ный взгляд, данное лицо не имеет ничего общего с юродиво­стью, внимательный анализ все же откроет в таком Алексее некие пробелы сознания или рыхлость сознания, сквозь которые сочатся непосредственные движения подсознательного, т. е. ос­новную конституцию юродивости.

В Алексее—беззащитность, если не в грубом смысле, то в более внутреннем. В этой беззащитности и болезненности, юродству—уродству соответствуют в той или другой мере признаки некоторого убожества: не то шепелявость, не то заика­ние, не то колченогость, не то бледность, не то немота и т. п.

Ум тонкий—понимая это слово в обе стороны. В смысле положительном—это способность ума улавливать нежные, ед­ва намеченные оттенки,— то, что еще не сформировалось, это — чуткость к символам, и потому—склонность к символизму. Для такого ума, лишь на поверхности своей сознательного, главную же свою деятельность развивающего подсознательно, и притом эмоционально, всякое слово, всякий образ, всякое суждение окрашиваются иносказательностью, и потому такому уму свойственно стремление быть иносказательным. Но он тонок и в ином смысле—не крепок, собою мало владеет, себя в руках не держит, следовательно, не умеет и не хочет выразить­ся в связном и раскрытом творчестве; он дает больше блесток, отдельных звездочек, самодовлеющих проникновений, нежели длительное сияние, или хотя бы могучую вспышку. Это—ум капризный и прихотливый, то проницательный, то отказыва­ющийся действовать и среднеостро. Его проявления мало со­гласованы между собою, и если каждое врозь, как эмоциональ­ное, даже насыщенное эмоцией, само по себе звучит очень убедительно и подкупает своей непосредственностью, то, вме­сте взятые, они уничтожают друг друга, потому что и не антиномичны, и не согласованы, а просто говорят о разном или по-разному. Обыкновенно, в известную полосу жизненных впе­чатлений Алексей высказывает ряд однородных, хотя и не сведенных к единству суждений или, скорее, восклицаний; но