Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

Как известно, первые тончайшие испарения натурализма, гуманизма и реформации подымаются от невинной «овечки божией»—Франциска Ассизского, канонизированного, ради иммунизации, по той простой причине, что вовремя не спохва­тились его сжечь. А первым проявлением францисканства в об­ласти искусства был джоттизм.

С творчеством Джотто привычно объединяется в мысли представление о Средневековье,— однако, ошибочно. Джотто смотрит в иную сторону. Его «веселый и счастливый, на итальян­ский манер, гений», плодовитый и легкий, был склонен к по-возрожденски неглубокому взгляду на жизнь. «Он был очень изобретателен,—говорит Вазари,— очень приятен в обхождении и большой мастер говорить острые слова, память о которых еще жива в этом городе»*\ Однако те из них, которые повторяются и поныне, непристойны и грубы, а многие к тому же и неблагоче­стивы. Под покровом церковных сюжетов в нем можно подметить светский дух, сатирический, чувственный и даже позитивистиче-ский, враждебный аскетизму. Питаясь от зрелого прошлого, его эпохе предшествовавшего, он дышит, однако, уже иным воздухом. «Хотя и рожденный в мистическом веке, он сам не был мистиком, и, хотя он был другом Данте, он не походил на него»,— пишет о Джотто И п. Тэ н 21. Там, где Данте разит священным гневом, Джотто посмеивается и порицает—не нарушение идеала, а сам идеал. Он, написавший «Обручение св. Франциска с Бедностью», в своей поэме высмеивает самый идеал бедности. «Что до бедности, якобы желаемой и искомой, то, как хорошо можно видеть на опыте, ее соблюдают или не соблюдают, но не ради ее прославления, ибо с ней не сочетаются ни тонкость разума, ни знания, ни любезность, ни добродетель. И, как мне кажется, весьма стыдно звать добродетелью то, что подавляет хорошие качества, и очень дурно предпочитать нечто животное действительным добродетелям, которые приносят доброденствие всякому умному человеку и которые таковы, что, чем больше ими наслаждаешься, тем больше их ценишь». Трудно поверить, чтобы это откровенное предпочтение мирской славы подвигу самообуздания принадлежа­ло другу Данте. Но—это так; и, кроме Данте, он имел еще друзей эпикурейцев, отрицателей Бога. Джотто создал себе идеал всемир­

1

ной и гуманитарной культуры, и он представляет себе жизнь в духе либерпансеров Ренессанса, как земное счастье и прогресс человека, с подчинением основной цели — полному и совершен­ному развитию всех естественных сил—всего остального; изоб­ретателям полезного и прекрасного принадлежит здесь первое место. И сам он стремится быть таким же, первообраз типичней­шего гения эпохи—Леонардо. «Он был очень любознателен,— говорит Вазари о Джотто,—ходил вечно погруженный в размыш­ления о новых вещах и старался приблизиться к природе, почему он заслуживает быть названным учеником природы, а не кого-либо другого. Он рисовал разнообразные пейзажи, полные скал и деревьев, что представляло новизну в его время» 2\ Еще полный благородных соков Средневековья и сам не натура­лист, он уже испытал самый первый, предутренний ветерок натурализма и сделался его провозвестником.