Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

1

ния и удовлетворениями. Понятно отсюда, что предпосылками реалистического жизнепонимания были и всегда будут: есть реальности, т. е. есть центры бытия, некоторые сгустки бытия, подлежащие своим законам, и потому имеющие каждый свою форму; посему ничто существующее не может рассмат­риваться как безразличный и пассивный материал для запол­нения каких бы то ни было схем, а тем более считаться со схемой эвклидо-кантовского пространства; и потому формы должны постигаться по своей жизни, через себя изобра­жаться, согласно постижению, а не в ракурсах заранее рас­пределенной перспективы. И, наконец, самое пространство — не одно только равномерное бесструктурное место, не простая графа, а само—своеобразная реальность, насквозь организо­ванная, нигде не безразличная, имеющая внутреннюю упоря­доченность и строение.

VII

Итак. Перспективность или неперспективность живописи целого исторического периода отнюдь не может рассматривать­ся как нечто равносильное умелости или неумелости, а лежит гораздо глубже в определениях коренной воли, имеющей твор­ческий импульс в ту или другую сторону. Наш тезис — и мы еще неоднократно будем возвращаться к нему—состоит в том, что в те исторические периоды художественного творчества, когда не наблюдается пользования перспективой, творцы изобрази­тельных искусств не «не умеют», а не хотят ею пользоваться или, точнее сказать, хотят пользоваться иным принципом изоб­разительности, нежели перспектива, а хотят так потому, что гений времени понимает и чувствует мир способом, имманент­но включающим в себя и этот прием изобразительности. На­против, в другие периоды забывают смысл и значение неперс­пективной изобразительности, решительно утрачивают чутье к ней, потому что жизнепонимание времени, сделавшись совсем иным, ведет к перспективной картине мира. И в том и в другом есть своя внутренняя последовательность, своя принудительная логичность, в существе дела очень элементарная, и если она не вступает в полную силу чрезвычайно быстро, то это происходит н е от сложности этой логики, а от двусмысленного колебания духа времени между двумя взаимно исключающими самооп­ределениями.

Ведь есть, в конечном итоге, только два опыта мира — опыт общечеловеческий и опыт «научный», т. е. кантовский, как есть только два отношения к жизни—внутреннее и внешнее, как есть два типа культуры—созерцательно-творческая и хищнически­

1

механическая. Все дело сводится к выбору того или другого пути—средневековой ночи или просветительного дня культу­ры; а далее—все определяется, как по писаному, с полною последовательностью. Но, чередующиеся в истории, эти полосы культуры—вовсе не сразу отделяются друг от друга,—по не­определенности состояния в соответственные времена самого духа, уже наскучившего одним и еще не отваживающегося на другое