|
II. Таков именно и едкий афоризм знаменитого астронома Х?Ш века Лаланда *. «Я искал по всему небу и нигде не нашел следа Бога»,— заявляет Лаланд. Не ясным остается, какого именно следа Бога он искал и, хотя бы примерно, как понимал он искомый след Божий, каким бы открытием удовлетворился. Это поясняет сочувствующий Лаланду и его единомыелсиник, но более прямолинейный, Карл Бюхнер2 и даже с полною определенностью. Он, именно находит странным, «почему творческая Сила не написала линиями из звезд своего имени на небе». Апологеты религии осмеивают возражение Бюхнера,— но напрасно: оно по-своему глубоко и прекрасно ставит самую проблему об антиномии культуры и природы. Бюхнеру нужны культурные следы проявления Божия, именно культурные, и в этом все дело; очевидно, таковых же «искал» и Лаланд. При этом Бог мыслится со стороны Своей Личной Разумности, то есть в плане историческом, в плане человеческой Истории. Следовательно, вопрос Лаланда—Бюхнера, в сущности, не есть вопрос именно богословский, но скорее должен рассматриваться более широко,—как вопрос космологии. Почему в природе нет культуры? Почему природа не являет лика истории? Почему стихии—не то, что Личность? Вообще, почему личное творчество, разумея его по образцу культурного творчества в истории, не характерно для природы? Таковы вопросы. И только в узком применении они имеют смысл богословский: если Бог есть центр и источник культуры и, так сказать, первообразец культуры как Разумное Лицо, если Бог есть Бог истории—«Бог Авраама, Бог Исаака, и Бог Иакова», то почему же природа, Его творение, лишена следов культуры?—Вопрос вовсе не простой и тем менее—пустой; им 1 даже очень стоит заняться, тем более, что он теснейше связан с антиномиею языка, нами уже обсужденного. III. Есть две книги Божия откровения: Природа, возглавляемая небом, и История, возглавляемая Библиею. Две книги, две Библии. Вот мысль, излюбленная религиозными мыслителями, от времен древнейших и до наших дней. Но при утверждении двойственности Божия откровения всегда отмечается, что две эти книги, хотя и находятся в соответствии друг другу и содержание каждой идет параллельно содержанию другой, но тем не менее их именно две, и нельзя сказать, что одна книга—это другая, и наоборот. Следовательно, тем самым признается их несводимость друг к другу, то есть их несоизмеримость друг с другом, или иначе говоря,— отношение их к разным сторонам бытия Божия. Одна—Книга Бытия, другая—Книга Смысла. И хотя Смысл есть именно смысл Бытия, а Бытие есть именно бытие Смысла, но однако Бытие и Смысл не растворяются друг в друге. Признанием этой несводимости, мыслителями признается, что имени Божия написанного звездными буквами нет и не может быть; если же бы таковое и явилось, то это было бы событием чрезвычайным, чудесным знамением, хотя и на небе происшедшим, но относящимся все же к области Истории, а не Природы, как к области Истории, а не Природы относится Крест Равноапостольного Константина. Правда, углубленному мистическому взору бытие открывается как сплошной смысл и вся природа оказывается исписанной Именем Божиим, равно как и смыслы постигаются в их бытийственной реальности, как творческие силы и сущности. Но мистический опыт ставит нас глубже, чем расхождение Бытия и Смысла, Природы и Истории; сейчас не место говорить о таком преодолении антиномии, несомненно все же существующей. Антиномия же состоит в том, что Природа и История, стихия и разум, ????? и ?????, не приводимы друг к другу. Возражение же Бюхнера — не новое что-либо сообщает, а лишь выразительно подчеркивает то, что признается и всегда признавалось религиозною мыслью. Да, Природа и Культура антиномичны. Но, антиномичные, они существуют не вне друг друга, а лишь друг другом, и, если вдуматься, требование Бюхнера не так уж нелепо, как кажется сперва. — 327 —
|