Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

говорящий оратор выговаривает 60 слов в минуту, умеренно говорящий — более 150 слов, спешащий—до 250 слов, скорого­воркой говорящий, еще более. Но: на 1 слог приходится около

2^ буквы, на букву около 2^ нажимов, и следовательно, если

средней руки оратор произносит 100 слов в минуту, то средней руки писец может записать за ним только 15 слов, т. е. письмен­ная речь в 6—7 раз медленнее устной. Соответствия между ними нет.

Тогда применяется принцип сокращения: индивидуальный почерк, пропуск гласных, опускание концов слов, условные обо­значения слов и оборотов, недословная запись речи. Каждый из этих приемов позволяет сократить работу не более чем на 40%,

в среднем, на \, и ц е л о е после этих 5-ти приемов стенографии

остается узнаваемым. Таким способом письменная речь мо­жет казаться догоняющей устную; но стенография не дает под­линного решения нашего вопроса, ибо нет здесь соответствия элементов одной элементам другой и, кроме того, наверстыва­емое в скорости пишущим перекладывается на читающего сте­нограмму. Очевидно, к вопросу о письме надо подойти иначе.

XXIV. Линцбах указывает, что преимущество речи устной перед речью письменной — в сотрудничестве многих ор­ганов рта и гортани и в обременности работою, при письме, одного только органа—в сущности одного пальца. Посему, и письменная речь могла бы не отставать от устной, если бы было придумано многопалое письмо, причем каждый палец делал бы в единицу времени один лишь нажим. Устанавливая соответствие 10-ти пальцев 10-ти же характерным признакам букв (нос, губы, зубы, щеки, язык, гласные, твердые, момен­тальные, передние, задние), Линцбах придумывает алфавит, который, если бы построить особую машину, вроде пишущих, типа ремингтона и т. п., можно было бы в точности поспевать за любым оратором 121.

Те и другие—творцы языка заумного и сочинители языка философского—что-то очень уж торопятся куда-то; все-то им некогда, все-то им надо ускорить речь, сэкономить драгоценное время, ехать на экспрессе. Эх, товарищи, мы живем на Руси и знаем все конституцию: «Дело не медведь, в лес не убежит».

1

Куда это торопитесь вы, словно предстоит вам наговорить на тысячу томов, а если бы и впрямь предстояли эти тысячи томов, то, смотрите, в доброе старое время, без всяких торопле-ний и изобретенных языков успел же старый греховодник Воль­тер наблудить языком <70> 128 томов. И вы поспеете. Только правда ли, что у вас такой неиссякаемый запас мысли, что его не выговоришь русским языком? Одни из вас решают задачу языка-экспресса так, другие—иначе. Но вот замечательно: то­ропиться-то вы торопитесь, а сказать вам (будем по-демократи­чески, по-товарищески)... кажется, нечего. Вы торопитесь ска­зать о своей торопливости—и сидите на месте,—куда спокой­нее, чем со словарем Даля и грамматикою Кирпичникова... точь-в-точь русское торопливое прощание с двухчасовым раз­говором в передней. Ну, туда-сюда товарищи будетляне. Цедя свои баячи, они могут отвести упреки ссылкою на непонятность свою, они ведь сохранили все права на вечную непонятность свою. Но, товарищи па-па-ту-фу, вы-то ведь распинаетесь за практичность своего языка, вы-то ведь рациональны насквозь. Что же сказали вы? Пока что от вас мы слышали только рассказ—для годовалого дитяти — о том, как жили-были два охотника, как поехали они на охоту, как напали на них страш­ные волки, и приехали охотники в город, напились там чаю и залегли спать. Надо же было вам, на грех, столько твердить о своей занятости, чтобы потом, на протяжении целой книги, на все лады повторять эту историйку об охотниках и для нее специально сочинить особый язык... Для нее, говорю, ибо сочи­ненный вами язык только для нее и придуман, и хотелось бы мне видеть, как примените вы его, рассказывая другую подоб­ную историю о бабушке и ее сером козлике или о непослушном мальчике, попавшем в темный угол. На более сложные повести я и не притязаю, жалеючи вас. Каждому простейшему рассказцу придется посвятить по книге. Спешите, спешите вы,—а сразу видно, что делать вам нечего, вот вы и тешитесь переливанием из пустого в порожнее рассказика об охотниках посредством «фафефу». И сообщить вам тоже нечего: сообщили бы, на самом обычном языке, что-нибудь более занятное, коли было бы что.