Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

Нечто подобное высказывает и Н. Кульбин.

А. Крученых и В. Хлебников поясняют эти тезисы: «Живо­писцы будетляне любят пользоваться частями тел, разрезами, а будетляне речетворцы разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями (заумный язык). Этим достигается наибольшая выразительность. И этим имен­но отличается язык стремительной современности, уничтожив­шей прежний застывший язык. [...]. Этот выразительный прием чужд и непонятен выцветшей литературе до нас, а равно и на­пудренным эго-пшютистам (см. «Мезонин поэзии»)» 83.

XIII. На словотворчестве сосредоточены по преимуществу русские футуристы. Правила же словосочетания почти не при­влекли их освободительного пыла, отчасти по пройденности этого пути уже западными футуристами, еще же более—пото­му, что русский синтаксис, сам почти футуристически-свобод­ный, предоставляет личности безграничный простор и требует не расторжения своих граней, а скорее неустанного чекана.

1

Напротив, стесненность романского синтаксиса, особенно замо-роженность французского, уже давно вызывала на бунты. В «Техническом манифесте футуристической литературы» Ф. Т. Маринетти провозгласил 11 мая 1912 года:

«1. Нужно употреблять глагол в неопределенном наклонении, ибо только таким образом может быть передано чувство непрерыв­ности жизни и эластичности интуиции, воспринимающей ее. 2. Нужно уничтожить прилагательное, чтобы существительное со­храняло свою основную окраску. Прилагательное несовмести­мо с нашим динамическим мировоззрением, ибо оно предпола­гает паузу, остановку» 84.

Но неопределенное наклонение—это то же существитель­ное, отглагольное существительное, герундий. Следовательно, реформа синтаксиса заключается в устранении всех частей речи, кроме существительных. Вопреки самосвидетельству футурис­тов, можно усумниться, чтобы такая онтологизация языка в са­мом деле соответствовала мирочувствию современности, упо­енному бешенным темпом электро-аэропланно-кинематографи-ческой жизни и ненавидящему покой.

«Мы возвещаем, что великолепие мира обогатилось новой красотой— красотой скорости»85,—заявляет манифест. По мнению футуристов, «человеческая чувствительность, под влиянием великих научных открытий, совершенно обновилась. Почти все, кто в настоящее время пользуется телеграфом, телефоном, граммофоном, железной дорогой, велосипедом, мотоциклетом, автомобилем, океанскими пароходами, дирижаблями, аэропланами, кинематографом и большими газетами (дающими синтез мирового дня), не думают, что это оказывает решающее влияние на наше сознание 86. «Не заботясь о нелепых определениях профессоров, я объяв­ляю вам, что лиризм есть очень редкая способность опьяняться жизнью и опьянять ее собой [...]. Вообразите, что ваш друг, обладающий даром лиризма, находится в зоне повышенного напряжения жизни (революция, война, кораблекрушение и т. д.) и рассказывает только что пережитые им ощущения. Знаете, что инстинктивно сделает ваш друг, начиная свой рассказ? Он резко разрушит синтаксис во время разговора, не будет тратить времени на длинные периоды, уничтожит пунктуацию и порядок прилагательных и бросит вам поспешно в нервы все свои зрительные, слуховые и вкусовые ощущения, по прихоти их безумного галопа. Напряжение пара эмоции взорвет трубу периода, клапаны пунктуации и прилагательные, которые обыкновенно расстанавливают наподобие болтов. У вас будут целые пригоршни существенных слов без всякого условного порядка, так как единственной заботой вашего друга будет передача всех вибраций его я. Если этот рассказчик, одаренный лиризмом, будет сверх того обладать умом, богатым общими идеями, то он невольно будет постоянно связывать свои последние ощущения со всем, что ему экпепериментально или интуитивно известно. Он накинет на мир огромные сети аналогии, передавая таким образом жизнь телеграфным способом, т. е. с той быстротой, которую телеграф по необходимости развивает у репортеров, у военных корреспондентов в их поверхностных рассказах.