|
2 Там же. Мистерия распятия — это, как видим, не единовременный акт, которым автоматически решается судьба всего человечества. Полноту и целостность своего смысла она обретает лишь в дальнейшем развертывании в мистерию памяти-покаяния всего человечества. Памяти культуры о том, что свершилось однажды, но свершилось так, что сразу же обнаружило свою сверхисторическую природу. Свершившееся однажды взывало к повторению. Оно свершалось вновь и вновь и в культурной памяти человечества, и в конкретных поступках отдельных людей. В тех самых поступках, из которых складывалась реальная история — история новых и новых восстаний человека во имя добра, против своего антипода — «вселенского зла». Так в романе «Плаха» находит свое продолжение идея предыдущего романа — идея культуротворческой, культуросози-дающей памяти. Той самой памяти, что заставляет день длиться «дольше века», более того, дольше веков и тысячелетий. Ибо этот «день» именно благодаря памяти, преодолевающей однократность всякого «теперь», связующей прошлое, настоящее и будущее, оказывается вневременным, сверхвременным — вечным. В этом своем аспекте культурная память человечества предстает как начало вечности, божественное начало в каждом из нас, которые все вместе являются ее носителями. Но таким образом не только получает свое дальнейшее — обновленное — развитие (и новую расшифровку) одна из важнейших нравственно-философских идей романа «И дольше века длится день». В свете этой идеи уточняется, корректируется, дополняется до целого основополагающая концепция романа «Плаха» — концепция «Бога-Завтра». Она утрачивает оттенок субъективизма, в котором, по сути дела (выражающей философский смысл критических возражений Айтматову), упрекали и продолжают упрекать автора «Плахи». «Бог-Завтра» не исключает ни у самого Айтматова, ни у его героя Авдия Каллистратова того изначального нравственного события, которое явилось, говоря словами И. Г. Фихте, бесконечным толчком, призванным подвигнуть человечество на путь борьбы за это «Завтра». Как мы могли уже убедиться, этот «бесконечный толчок» — событие, однажды свершившееся в истории, — можно (и нужно) рассматривать не как однократное. Оно снова и снова повторяется. В этом, кстати, причина «двукратного» распятия Авдия, которое так коробит эстетический вкус некоторых из ортодоксально настроенных (или только играющих в эту ортодоксальность, подобно Великому Магистру «Игры в бисер»?) словесников. И повторяется не только в культурной памяти человечества, но и в индивидуальных биографиях людей, действующих в эмпирической истории. Разумеется, если идет речь о людях, не играющих в историю (подобно «человеку играющему» И. Хёйзинги), но живущих в ней всерьез, то есть нравственно, с полной ответственностью за последствия своих этических решений. — 140 —
|