|
Многим тогда казалось, что абстракции, безусловно полезные для классификации знаний, непригодны для их приращения. И уж тем более не годятся в качестве первых принципов познания, если они имеют вид априорных гипотез, а не опытных истин. Беззаветная вера в индукцию, в наблюдение и эксперимент, в полученные на их основе факты и общие положения, выведенные из этих фактов, вытеснила из философского сознания античную идею дедукции фактов из абстрактных принципов [58]. В то же время экспансия сенсуализма с его стремлением сочетать “максимум эмпирии с минимумом теории” сделала какую-либо научную теорию абстракций и вовсе излишней: “всякая абстрактная идея должна быть объяснена другой, менее абстрактной, и так следует поступать последовательно до тех пор, пока мы не придем к некоторой частной и чувственной (sensible) идее” [59]. В этом программном заявлении эпохи первых промышленных революций отчетливо звучит мотив семиотической доктрины грядущего позитивизма. Но это пока не борьба с метафизикой, а борьба самой метафизики против схоластики. Существенно, что рационализм и эмпиризм этого периода, взяв психологический курс в трактовке абстракции, видели в ней всего лишь “отрицательное условие образования общезначимых представлений” [60]. И философия начала 19 в. существенно не изменила этой оценки. В частности, Гегель, признавая абстракцию как первый (исходный) элемент духовного освоения реальности и включая абстракцию в обыденный и научный опыт (уже простое наблюдение нуждается в способности к абстракции), в то же время причислял абстракцию к “формальной мысли”, чуждой философскому методу, и порицал абстрактное за односторонность и пустоту. В субъективном акте абстрагирования Гегель видит противопоставление всеобщего единичному, выставляя единичное как нечто “презираемое абстракцией”, так что именно в силу этого противопоставления абстракция не может постичь подлинную (живую) реальность и «приходит лишь к безжизненным и бездуховным, бесцветным и бессодержательным всеобщностям» [61]. Замечу, однако, что для Гегеля абстрактность и всеобщность не совпадают, они различаются как средство и цель. Общность, к которой приводит абстракция (путём отвлечения) имеет сугубо отрицательный смысл. Напротив, подлинная (конкретная) общность возникает на пути, обратном абстракции, за счёт синтеза абстрактных определений. Сначала анализируем и обобщаем абстрактно, затем синтезируем и обобщаем конкретно. Последний путь и есть пресловутое “восхождение от абстрактного к конкретному”. Справедливости ради замечу, что психологическая трактовка абстракции не удовлетворяла Гегеля. И хотя он исходит из постулата о тождестве мышления и бытия, он против упрощённого толкования абстракции, согласно которому абстракция «только отражает в форме мысли то содержание, которое уже заключается в вещах» [62]. При этом Гегель высказывает важную мысль о “собственном содержании” абстракций как темы, образующей основу для выполнения, которая, между прочим, и составляет “живой дух действительности”. — 29 —
|