В старом русском городе, где замечательно поют соловьи, проходила конференция, посвященная проблемам развития личности, собравшая несколько сот участников из многих городов и весей нашего отечества. На открытии конференции был зачитан доклад психолога, не сумевшего почтить конференцию присутствием. В докладе прозвучали вполне разумные мысли о том, что "личностью не рождаются", что "личностью надо выделаться". Эти, казалось бы бесспорные, мысли глубоко завели участников, и они, забыв о своих научных разработках, аффективно доказывали самим себе, что они-то уж наверняка личности, что никто не давал права автору доклада определять, кто личность, а кто нет. Милосердный председатель конференции заверил участников, что все присутствующие — личности. Раздался дружный вздох облегчения. Мгновенно обращенные в личности участники перешли к делу — к обмену собственным опытом всестороннего формирования личностей... Поэтическая антропология — это не наука. Это камертон, настраивающий жизнь на смысл, конечно, в том числе и науку, и все виды антропологии, но лишь в той мере, в какой они сами жизненны и чувствительны к смыслу. Вообще-то язык науки — это прежде всего язык значений, а не смыслов. Смыслы упорно сопротивляются концептуализации, научному познанию, но порой робко склоняются перед поэтами, даже перед теми, которые о себе говорили: "Я без тенденций и без особой глубины":
Вглядываться в глубь строки надо потому, что смысл нелегко извлечь из поэтического текста. Это негромкая, серьезная, эмоционально окршенная работа, осуществляющаяся в мирных целях, способствующая расширению сознания и повзрослению. Хотелось бы надеяться, что такая работа препятствует старению. Но она трудна:
Конечно, на читателя действует и этот тревожно непонятный смысл. Поэтическая антропология — это школа не знания, а школа смыслов, содержащихся в "действенном поле поэтической материи" (О. Мандельштам). Такое понимание поэтической антропологии не противоречит тому, что, как нас учили в школе, "Евгений Онегин" — это энциклопедия русской жизни. Правда, если в энциклопедию советской жизни не попадут следующие строчки Б. Пастернака, боюсь, что она (жизнь) будет непонятна потомкам:
|