Поэтическая антропология могла бы оплодотворить высокой культурой и смыслом все другие виды антропологии. Поэтическая антропология — это не комментарий к хорошим стихам, хотя он, конечно же, тоже нужен. Язвительный Ю. М. Лотман аргументировал полезность своего комментария к “Евгению Онегину” тем, что современный читатель не знает всех слов, употребляемых А. С. Пушкиным, например, понятие чести. Действительно, трудно без этого понять, что сам Пушкин — “невольник чести”, М. Лермонтов, по словам В. Хлебникова, “любимец чести”, которому небо воздало почести (по-чести):
Лотман же говорит о тексте “Евгения Онегина” как о живом целом, о бесконечном числе реалий, ассоциаций, сцеплений смыслов произведения. Все эти свойства произведения уводят читающего “в глубь строки”. Ю. М. Лотман называет счастливым это выражение специалиста по русскому классицизму А. В. Западова. Проникновение “в глубь строки” вводит читателя в смысловую жизнь текста. А увидев смысл в тексте, мы, может быть, научимся видеть смысл в жизни или, вспомнив, как это делалось раньше, поймем северянинское:
Воспользуемся стандартным для науки приемом, когда она начинает определять сферу своих интересов и деятельности с того, чем она — эта сфера — не является. Поэтическая антропология — это не система обучения или педагогика, хотя поэзия содержит в себе огромный потенциал просвещения, обучения, воспитания в их привычном словоупотреблении. Мы плохо представляем себе этот потенциал, хотя иногда весьма эффективно им пользуемся, а чаще удивляемся, почему этот потеницал не реализуется автоматически. А если он реализуется, не понимаем как и в чем. Послушаем Вяч. Иванова:
Не нужно поддаваться на провокацию. Не хронологию же он помогает заучивать, поэзия ведь не мнемотехника. Хронологию вспоминают, а не воспоминают. А Вяч. Иванов различал и ценил память и воспоминания. Во втором слове слышится “поминание”:
Федор Степун понял это различие следующим образом: “В противоположность туманно трепетным воспоминаниям, светлая память чтит и любит в прошлом не то, что в нем было и умерло, а лишь то бессмертное, вечное, что не сбылось, не ожило: его завещание грядущим дням и поколениям. В противоположность воспоминаниям, память со временем не спорит, она не тоскует о его безвозвратно ушедшем счастии, так как она несет его непреходящую правду в себе. — 10 —
|