Нерепрессивная педагогика

Все дети воспринимают родителей, в большей или меньшей степени, как притворщиков. Папа и мама вечно позерствуют, актерствуют, что-то имитируют. Малыши достаточно редко видят подлинных родителей. Особенно это характерно для детей младшего подросткового возраста (9-11 лет). Они сверхобостренно видят ту ложь, в которой живут взрослые. Уже имея психологический дар интуитивного понимания своих родителей, дети просто не могут не заметить этой лжи. Для взрослых же настолько естественно общение с себе подобными, с такими, каковы они сами, что сам факт отслеживания в себе неискренности, нечестности, фальши становится для них чрезвычайно затруднительным. А малыши все это видят, примечают, фиксируют. В них происходит расщепление восприятия, его дезинтеграция. Они начинают испытывать замешательство в отношении своих родителей. Потому что последние говорят одно, а делают совершенно другое. Но пример для подражания, тем не менее, есть и дети начинают тоже говорить одно, а делать другое. Затем они вытесняют это расщепление. В итоге получается социальный тип человека, который стремится к одному, думает о другом, а действует вопреки и первому, и второму.

Разве мы говорим сейчас не о патологии духовного порядка, заразившей все общество? Выходя на улицу, не видим ли мы массу роботов, имитирующих свободную волю, толпу стереотипизированных личностей, которые только делают вид, что они свободны и индивидуальны? К сожалению, современные люди живут в машинном обществе. Об этом говорил Георгий Гурджиев, и он был прав. Человек – это автомат. Но мы к тридцати-сорока годам это забываем, а дети видят нелицеприятную картину во всей её неприглядности. Самое страшное, что малышам приходится поступать таким же образом, чтобы ужиться со взрослыми. Теперь становится ясным сколь важен для ребёнка трансформированный целостный родитель, здоровый в душевном отношении. Он настолько авторитетен, что если предъявит своему сыну или дочери модель поведения, дарующую счастье и душевный покой, то малыш с радостью примерит её на себя, благодарно впитает, как впитывает живительную влагу благодатная почва. И для ребёнка авторитетным будет не абстрактное общество – незнакомые дяди и тети, а собственные родители. В результате дитя станет ещё одной точкой противодействия хаосу, невежеству, механичности, царящим вокруг.

Фактически все то, что происходит в педагогике (и школьной, и вузовской, и семейной) мы называем не столько воспроизводством глупости, чем она на самом деле и является, сколько суггестивным преступлением. Это очень серьёзный термин. Преступление на основе деструктивных внушений. Родители исходя из самого своего статуса обладают даром внушения. И этот дар они обрели не в силу того, что такие крутые, любящие, мудрые, а потому что ребёнок тотально от них зависим. Малыш видит в родительской фигуре олицетворение полной правоты. Он абсолютно доверяет папе и маме, доверяет бессознательно. Внушение – это восприятие поведенческих программ и информации без критики, без фильтрации, без отсева. Получается парадоксальнейшая вещь: каждый родитель – идеальный гипнотизер. Когда отец наклоняется над маленькой девочкой и кричит на неё, у малышки начинается каталепсия. Существует такая жуткая процедура как выставление в угол. Это ведь миниатюрная тюрьма на самом деле. Давайте попробуем сейчас мы, взрослые люди, засечь пятнадцать минут и стать в угол, постоять, покумекать. Ребёнок же воспринимает все намного драматичнее, реагирует на происходящее острее, испытывает более значительную эмоциональную включенность. А тут ещё мама в сердцах бросает: «Иди в угол подумать над своим поступком! И в кого ты такой уродился, может быть, в моего двоюродного братца? Боже, пьяницей был, таким же бестолковым. Повесился в конце жизни…». И ребёнок «мотает на ус», ведь нужно быть на кого-то похожим. Необходимо походить на маминого брата. В результате малыш принимает этот сценарий. Мать, сама того не понимая, выткала ему судьбу. Причем порой это происходит в сверхактуальных ситуациях. Например, отец восклицает: «Господи, как ты напоминаешь мне мою бабку!» Девочка все запомнила. Она начинает расспрашивать о своей прабабке. Папа – авторитетный человек. Раз дочка напоминает ему бабушку, значит, фигура прабабушки рассматривается ею как очень хорошая. И такое внимательное отношение к судьбе далекой родственницы формируется вне зависимости от того, с какой интонацией прозвучала папина фраза – с восхищением или презрением.