|
— Послушай, Исхак, — обращался Сарымсаков к отцу, стирая носовым платком пыль со своих хромовых сапог. — Ты в курсе того, что твой постоялец раввин развил такую бурную деятельность среди единоверцев, что приходится бегать из одного квартала в другой с высунутым языком… Не мог бы ты, как человек грамотный, сказать, чем занимается любавическое общество, организованное раввином? И почему всякий раз, выходя из синагоги и прощаясь, евреи шепчут друг другу: “До встречи в Иерусалиме”? Не пароль ли это какой тайный? — Встретиться в Иерусалиме — наверное, их сокровенная мечта, — разъяснял отец, жестами отгоняя нас, детей, в глухой угол двора. — А разве им здесь плохо? Разрешили открыть синагогу, вкушать без запрета кошерную пищу, выпекать в пекарнях мацу. — Хитроумный гебист пытался выудить ещё что-нибудь ценное у отца. — Не знаю: ты спрашиваешь — я отвечаю… А любавическое общество — это вроде кассы взаимопомощи больным, немощным*… Рабби так мне объяснял. — Не знаю, не знаю, насколько всё это пахнет благотворительностью… Давеча пришла к нам шифровка: двое сосланных из России немцев, с ними еврей-переводчик были задержаны возле штаба генерала Андерса в Янги-Юле, под Ташкентом. Пытались вступить в доверие к полякам-охранникам**. У нас же, детей, гонявший тряпичный мяч на улице, Сарымсаков интересовался: кто и сколько людей заходят ежедневно в ворота соседского дома, где в такой же мансарде, как наша, проживал сапожных дел мастер — Аарон. Вскоре выяснилась причина интереса гебиста; как-то вечером мы услышали крики и брань. Сарымсаков, распахнув окно мансарды, со злостью швырял вниз, на головы милиционерам, новые, ещё пахнущие краской ботинки, сапоги, куски хромовой и лайковой кожи, банки с клеем и краской. Аарона вывели за ворота в наручниках и в сопровождении милиционеров повели в старое здание медресе в конце улицы Урицкого, где располагалась следственная тюрьма. Выяснилось, что пришлый сапожник, подбивавший нашу обувь набойками, вырезанными исключительно из лысых покрышек, контрабандно доставал хром и лайковую кожу, наладив производство женских туфель — или сапог, таких, которые мы видели в кинохронике на ногах товарища Сталина, стоящего у карты военных действий с указкой. Покупал он также почти за бесценок золотые коронки у родственников усопших, сотворяя из них ювелирные украшения для сбыта организованной группой — в Ташкенте и в Москве. Вон куда дотянулась рука предприимчивого беженца! Впрочем, вскоре Аарон вернулся в свою мансарду и на некоторое время залёг на дно, не принимая клиентов. Соседи поговаривали, что у мастера нашлись высокие покровители, которых обувал он в хромовые сапоги, а их жен и любовниц — в лайковые туфли*… — 275 —
|