|
В клочьях рассеивающегося дыма снова открылась крыша, на которой я увидел человеческую фигуру, державшую в руках что-то действительно похожее на гранатомёт. Лейтенант что-то крикнул в микрофон висевшего у него на груди транзистора. Прогрохотала очередь с одного из транспортёров. Фигура на крыше отпрянула. Затем на краю крыши появились двое солдат и отмашкой флага показали, что путь открыт. Танки медленно поползли через перекрёсток. Минут через десять появились солдаты штурмовой группы, ведя с собой здоровенного малого со всклокоченной бородой и развевающимися по ветру остатками волос. Сзади шёл сержант и с несколько смущённым видом нёс одноствольное охотничье ружьё 16-го калибра. — Остальных убили? — с тревогой спросил лейтенант. — Он был там один, сэр, — с улыбкой доложил сержант. — А это ружьё — всё, что у него было. И три патрона к нему. А между тем, “террорист” что-то ревел, пытаясь вырваться из рук морских пехотинцев. Я же остолбенел, поскольку сразу узнал его. — Спросите его, почему он стрелял, — обратился ко мне лейтенант. — Юра, — сказал я, — здравствуй, Юра. Ты узнаёшь меня? Он взглянул на меня, и его глаза налились кровью. Он рванулся, солдаты повисли на нём, заламывая руки назад. — Ты! — заревел он. — Это ты их привёл сюда, жидовская морда! Убью, сволочь! — Неожиданно он обмяк. Слёзы потекли по его заросшим щекам, пропадая в бороде. С укором взглянув на меня, он хрипло проговорил. — Здравствуй, они убили Жаконю, — и закрыл лицо руками. Солдаты отпустили его, а я быстро сказал лейтенанту: — Солдаты, по-видимому, случайно убили фокстерьера, принадлежавшего этому господину. Он очень любил свою собаку и, находясь в состоянии стресса... Американцы остолбенели. Так любить фокстерьера, чтобы броситься с охотничьим ружьём на колонну танков? Это да! Вот он по-настоящему свободолюбивый и гордый народ, который не прощает никаких оскорблений. Защёлкали фотоаппараты, запечатляя плачущего Юру Кашина. Какой-то танкист, высунувшись из люка, стрекотал кинокамерой, а я отправился разыскивать свой джип в толчее образовавшейся пробки... Вечером я вернулся на это место пешком. Действовал комендантский час, патрули несколько раз проверяли мои документы. Я пошёл дальше по Геслеровскому и через пару кварталов оказался в подворотне сравнительно ещё не старого дома и поднялся на второй этаж в угловой парадной. На дверях висела старая знакомая табличка. Я постучал. Дверь открылась. Это был он. Он слегка осунулся за эти годы, в бородке появилось несколько седых волос, но в целом он изменился мало. — 30 —
|