Уругуру

Но зато к хогону, как повествует легенда, регулярно приходит священный удав и облизывает его тело – все-таки какое-то развлечение! А вот теперь к нему на поклон должны были прийти мы.

– Лизать его я отказываюсь, – хохотнул Оливье Лабесс, так же, как и я, чувствуя общее напряжение. – Я вообще не понимаю, какой может быть у нас с ним разговор, если ему нельзя ни с кем говорить.

– Разговор будет вестись через одного из жрецов, из тех, кто понимает по-французски, – успокоил нас Малик.

Впрочем, его довольно быстро отделили от нашей группы. На аудиенцию к хогону попали лишь мы вчетвером.

Нас усадили перед широким входом во двор хогона. Сопровождавший нас жрец исчез в черном проеме, который здесь считали дверью, и через несколько минут наружу неспешно вышел дряхлый старик с необычайно длинной для африканца седой бородой. Он был в широком синем балахоне, а под ним – обмотан куском материи наподобие юбки. На голове у него была круглая красная шапочка с помпоном. В руке он держал кисточку на короткой рукоятке с длинным ворсом на конце. Он опустился на пенек рядом с домом.

Сначала, как водится, хогон долго молчал, обмахиваясь своей забавной кисточкой и разглядывая землю у своих ног – к этой привычке догонов я стал уже привыкать. На наши лица он так и не взглянул. Нас никто не предупредил, о чем будет идти речь, но здесь не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что сейчас нас обвинят в убийстве старого вождя. Многовековой давности трюк жрецов всех мастей: сами кого-нибудь укокошат, а потом сваливают на божественную силу или, хуже того, на неверных.

Хогон медленно наклонился к своему коллеге и прошептал что-то. Жрец поднялся.

– Странные люди. Я не пойму, что за женщина с вами в мужском наряде, – заявил он с ходу.

С моей точки зрения, это было весьма неуместное для начала разговора замечание. Все посмотрели на Амани и ее широкие рабочие брюки с множеством карманов. Она не знала, куда девать глаза.

– Я тоже не понимаю, когда мужчина уподобляется женщине и носит юбку, – раздраженно парировал я, окончательно испортив отношения с главным жрецом деревни. Ничего, пусть покушает.

Он помолчал, переваривая оскорбление.

– Женщина должна уйти, она нечиста, – заявил он, снова впиваясь взглядом в Амани.

Амани всплеснула руками.

– По-моему, для нее и так большой стресс – находиться здесь, – спокойным тоном сказал Жан-Мари. – Если вы знаете, что у Амани менструация, зачем пригласили ее сюда?

– Кто это, по-вашему, должен знать? – проворчала Амани, убедив нас своей репликой, что хогон был прав.