|
Я не мог тотчас же вскрыть письма Павла, не мог, и всё тут. Я ушёл в лес — потянуло неудержимо. Шёл по пригородной тропе, шёл и вспоминал, вспоминал… О тех двух годах тайги, которые мне дали так много. Пашка Тишин — тихий человек с белыми бровями над бездонной глубиной голубых очей… Вспомнил, нам с ним вместе какой-то прохожий деревенский колдун-знахарь бородавки сводил нашёптом-наговором. И свёл… Как купались мы в речке Тополинке, как мы в ней налимов ловили, которые запросто могли утащить нас под воду… Из второго класса я уехал из Тишиной в родное село, в степь. И долго не вспоминал синих гор над тайгой, на которых всё лето голубели чистые снега и жарки ниже линии снегов в горах так цвели, так пламенели, что их огонь видно было за двадцать вёрст в хорошую погоду… Мы хотели тогда, в детстве, сходить в синие горы — не получилось, не вышло… Как иного чего не получается у нас в жизни. Всё откладываем на потом. А потом уже никогда не наступает. Вечером я распечатал Павлово послание, большое письмо, писанное не за день-два, гляди, неделю на него Павел потратил. И всю жизнь. “Дорогой мой и незнакомый Миша — Михаил Фёдорович! Вот — решил я моё переживание, мой сон, моё что-то, чего я и сам не понимаю, тебе послать, больше, понимаешь, некому… Что я о тебе знаю? Да ничего. В газетах тебя читал, читаю и верю, что это ты, тот самый мальчишка из деревни Тишиной. Я тебя хорошо по Тишиной помню. Думаю, не обсмеёшь меня, не станешь изгаляться… Жизнь прожить — не поле перейти. Много чего передумано и пережито. Всего не расскажешь. Да и кому это надо? Одно скажу: я пытался жить честно, чуть не сказал — по законам божеским, да не могу. Моё поколение не верит в бога, а если кто иногда и бросается в религию, то это скорей мода, а не вера в бога. Я не верю в их веру. Даже если бы и был бог, какое ему дело до конкретного меня. И ещё: почему между мной и богом, богом и мной должна стоять какая-то церковь. Общественные системы, в том числе и церковь, непременно консервативны, они обязательно стремятся к сохранению существующего положения вещей, чтобы, значит, не оскудела церковная дароносица, чтобы всегда, во веки веков, кормили прихожане своих пастырей и не думали бы ни о каком прогрессе в истории. Я это всё потому пишу, что всё это так или иначе связано с моим сном-явью… Впрочем, давай-ка по порядку…” Прочитал я послание Павла ко мне. Раз прочитал и второй, отложил его на месяц и ещё перечитал. Да так вот и почти пять лет прошло с ночи, когда во второй раз умер Павел, мой полузабытый приятель зоревых лет. Я нет-нет, да и возвращался к его письму, перечитывал и размышлял и не знал, что же мне с ним делать. — 72 —
|