|
Что-то я заговорилась. Молчу больно много, вот и разговорилась. Жалко мне Пашу, мало сказать до слёз. Рано он ушёл от нас, слишком рано… Это и война виновата. И жизнь, может быть, не совсем так сложилась, как Паша хотел… Мы с ним всю жизнь в нашей деревне учительствовали, вдвоём, в младших классах. Павел-то, по правде говоря, всю жизнь две профессии совмещал: учителя и деревенского Дон-Кихота, всё против всякой несправедливости в бой рвался, за всякого обиженного заступался… Потом мне работы в деревне не стало, наши, деревенские, всё разбегались да разбегались. Никого почти тут не осталось… Вы меня извините за многословие. Павел просил вам написать. Умру вот-де, напиши Мише, так вот я ещё и волю Павла сполняю. Ну да и так — крик души. Простите меня. Пусть у вас будет здоровье и счастье… А если уж занесёт вас судьба в наши края, милости просим, покормим и спать уложим. Ваша Софья Ивановна Тишина”. Прочитал я письмо незнакомой мне Софьи Ивановны, и лавина тёплых воспоминаний обрушилась на меня, и горечь — вот ещё один мой друг умер, мой, хотя я его, можно сказать, почти что и не помнил. Вот письмо прочитал, вспомнил, вспомнил я Пашку, маленького, белобрысого, умного, надо лбом упрямый такой вихор торчит. Щёки у Пашки алые, лоб чистый, глаза, как небо весной в Саянах, — голубое-голубое. Вспомнилась мне и история, когда сбежали мы, двое или трое крохотных ребятишек, из колхозного детского садика в тайгу, добрались до таёжной избушки местного охотника Карпия Евдокимовича, ну и решили, что тут нас никто и никогда не найдёт, тут и жить станем, раз на нас такую напраслину возвели, раз нас невиновных наказывают. Но вот что и Павел был тогда со мной, — этого я не помнил. Был, наверно, раз его супруга о том пишет. Пашка ей сам рассказывал. Деревню в тайге основал кто-то из Пашкиных предков. У неё и название такое было — Тишина. Её, правда, частенько по-другому называли — Тишина. Это ей очень подходило. Тишина тут была кондовая, первобытная, дальше этой деревни в тайге уже ничего не было, дороги на деревне кончались… Пашкин отец говорил, что его дед там первым поселился. Молодая была земля. Всё нетронутое: и ягоды, и черемша в весенней тайге, и белки, которых можно было увидеть прямо в огороде, и маралы, промчавшиеся однажды по главной улице деревни от заворины до заворины под оголтелый лай деревенских псов, и глухаря за частоколом огорода, и родник чистейшей воды, ручеёк от которого протекал у самого крыльца нашего крестового дома… Вот, значит, и Павел, Павел Андреевич, деревенский учитель, защитник отечества, своё дело всё завершил. И как жаль, не встретились вот, не поговорили, о своей судьбе друг другу не рассказали, детство не вспомнили… — 71 —
|