|
— Она же не пахнет, будто спит. Просила меня… — пытается возражать Вера. — Ну что ты упёрлась: просила, просила! Сколько же, по-твоему, она будет валяться? Так уже неделя. Хочешь, чтобы собаки съели?.. Её Хупто ночью спать никому не дал, сама слышала, выл как. Ты же его не кормишь, а он дверь лапой открывает, лижет старуху, откусит ещё нос, это же нехорошо… — Хупто летом сам себе еду находит, что он будет кусать… — Мало ли что?.. Раньше же он не выл, а в эту ночь заплакал… Чует… Да умерла, умерла она, я тебе говорю. Собака обманывать не будет!.. Шевелитесь, я директору скажу насчёт досок, пилорама не работает. Надо, чтобы порядок у нас был, похороните старушку по-человечески, хоть о ней и всякое болтали. — Пусть выпишут ящик спирта, — подаёт голос молчавший муж Веры Михаил Конор. — Э-э, тебе бы лишь нажраться!.. — Ну, ты даёшь, Вера!.. Мы все придём помянуть старушку… Напишите заявку, я сам прослежу в сельсовете, чтобы не волокитили… Партийный секретарь Момоль повеселел — Конор взял его сторону, теперь-то уломать Веру пара делов. Заспешил, в дверях добавил: — Не дай бог, ёшкин клён, узнают в райкоме, что мы из-за своих первобытных пережитков не хороним человека, у-у, держись тогда, голову снимут!.. Сейчас строго, шевелитесь!.. Хлопнула дверь. — С этого и начинал бы, за шкуру свою трясёшься, амун! — выругалась Вера, вздрогнула. Видимо, ничего не поделаешь. “А может, есть уже запах, да она не унюхала?.. Нет, запаха не было, а собака развылась — тревожится, чего это столько дней хозяйка не поднимается. Хупто — умная собака, пыталась будить старушку, а люди говорят, лижет. К мёртвой она не подошла бы…” Речь шла об одинокой старухе Лолбикта, умершей неделю назад. Ни мужа, ни детей, ни близких родственников давно уже у неё не было. “Кончился мой род, людей-дятлов. Одна, как головёшка в костре, только копчу небо”, — говорила она о себе. Но ради истины надо сказать, что люди эту “заслугу” приписывали прежде всего ей самой, дескать, будучи шаманкой, она “съела” всех родственников и теперь за их счёт “коптит небо”. Всю жизнь Лолбикта провела в тайге, в оленеводческой бригаде, не выезжая даже на сугланы, только смерть последнего сына, не оставившего своего продолжения в Дулин Буга — в этом Срединном Мире, вынудила её выйти на факторию. С временем бесполезно бороться даже им, шаманам. Некогда молодое, крепкое тело, полное сил и энергии, постепенно, с годами, превратилось в трухлявый пенёк, и ей стало трудно кочевать, управляться с оленями. Она вынуждена была прикочевать к людям, чтобы доживать свой век в чуме за зверофермой, на окраине фактории. В дом к знакомым не пошла, мороз ей не страшен. “Век с ним в обнимку живу”, — сказала. — 46 —
|