— Шёл недавно Леонтий Мурзин из Колпашева, — продолжал Сашка Берк. — Как раз двенадцать часов ночи было, когда он на этот мост деревянный ступил. Скрип-скрип по заснеженным брусьям. И вдруг кто-то как засвистит под мостом, как завоет! В кухню неслышно, со стулом в руках вошла Нинка. Села рядом, стукнув стулом о мою табуретку. Я вздрогнул. В лицо изнутри ударило жаром. Что-то во мне происходило непонятное в последнее время. Я стал видеть Нинку во сне, а при встрече — стесняться. Она мне стала казаться особенной, не похожей на прочих девчонок, она — волновала. — А мне Петька Стариков рассказал… — повернулся к Нинке Аверя, но она демонстративно от него отвернулась… В этот миг опять потух свет, как это частенько бывало, и всех объяла могильная чернота. Кто-то ойкнул, кто-то испуганно засопел. А я почувствовал, как в мой локоть впились Нинкины горячие пальцы. Лампочка тут же заалела тонкой спиралью и снова вспыхнула пронзительно-ярко. Нинка быстро отдёрнула руку. Кто-то зашарашился под входной дверью. На пороге стоял… Акарачкин. — Здорово ночевали! — щурясь на свет и так-то узкими, как щелки, глазами, бодро поздоровался старый селькуп и потряс бородёнкой, стряхивая мороз. — Зашёл вот… — И шагнул в кухню. Нинка вскочила и подставила ему стул. — Подвинься, — шепнула, подсев с краешку на мою табуретку. — А вы чё это, милые, не запираете избу? — глянул Акарачкин на Юрку Глушкова и Гриню. — Захожу к вам — всё поло. И никого! — Так тётя Поля дома была, — насупился Юрка. — Наверно, вышла куда-то к соседям. Мы никогда дверь не запираем, если ненадолго уходим. От кого запирать? — И зря! — резко бросил ему Акарачкин. — Такие времена, однако, пошли в нашем Тогуре… Смотайтесь, заприте! Юрка с Гришаней переглянулись. Я чувствовал, как им не хотелось сейчас нырять в темноту, на мороз. Но — пошли. Пока их не было, Акарачкин молчал. И все мы удивлённо молчали. Ребята вернулись. Тогда Акарачкин стал объяснять свой визит. — Пришёл на дежурство — не моя смена. Домой — неохота, спать ещё рано. Туда заглянул, там посидел. Решил навестить куму Полину Евсеевну. Шагнул, нет никого, дверь, как рубаха у блатяка, распахнулась до пупка… Увидел свет у вас наверху, дай, думаю, загляну… “Что-то он финтит, лесной чародей, — подумалось мне. — Какая кума? По какому пути? Он живёт со своей бабкой на старочалдонской улице под названием Сталинская, которая, если от лесозавода, совсем в противоположную сторону. Не то что-то, ой не то!” В это время Берк нетерпеливо ёрзнул на верстаке. — А в заводской пилоточке в ночную смену ещё случай был. Тоже погас свет, и пилоправу Пунгину остатка гнилозубая с горящими глазами в углу примерещилась… — 41 —
|