Розенкрейцерское просвещение

Джордано Бруно, странствуя по Европе, провозглашал грядущую всеобщую реформацию мира, основанную на возвращении к «египетской» религии герметических трак­татов. Обновленная вера преодолеет религиозные разли­чия посредством любви и магии и будет основываться на новом видении природы, достигаемом путем герметиче­ских медитативных упражнений. Бруно проповедовал эту религию, облекая ее суть в мифологические одежды, во Франции, Англии и Германии. По его словам, он органи­зовал в Германии секту «джорданистов», имевшую боль­шое влияние среди лютеран. В другом месте я уже вы­сказывала предположение, что между бруневскими «джорданистами» и розенкрейцерским движением могла суще­ствовать связь, что, возможно, идеи Бруно косвенным образом воздействовали на формирование концепции той реформы, к которой призывали розенкрейцерские манифесты. Использование издателями «Откровения» отрыв­ка из Боккалини как будто подтверждает мою догадку, ведь этот автор — представитель бруновского направле­ния политико-религиозной мысли.

В одной из предыдущих глав настоящей книги мы рас­сматривали подход Михаэля Майера к мифологии и при­шли к выводам, вроде бы указывающим в том же направ­лении. Мышление Майера насквозь пропитано «египет­ским духом», или, говоря другими словами, крайне мистическим герметизмом, что сближает этого философа с Бруно. Правда, Майер в одной из своих работ, высказы­ваясь непосредственно по поводу «Всеобщей Реформа­ции Мира» (то есть боккалиниевского отрывка, включен­ного в публикацию «Откровения»), делает все возможное, чтобы принизить значимость упомянутого текста. Он, к примеру, недвусмысленно утверждает, что «Всеобъемлющая и Всеобщая Реформация» ничего общего не имеет с «От­кровением» и была напечатана вместе с этим манифестом по чистой случайности. Заявление очень странное, посколь­ку отрывок из Боккалини был включен не только в пер­вое, но и в два последующих издания розенкрейцерского документа, и трудно поверить, будто подобное могло по­лучиться случайно. Возможно, Майер попытался отме­жеваться от имени Боккалини потому, что был напуган реакцией на появление манифестов, тем, как в определен­ных кругах намеренно искажали вложенный в них смысл.

А вот Иоганн Валентин Андреэ, знавший, пожалуй, боль­ше других о розенкрейцерских манифестах, свидетельст­вует, что Боккалини пользовался значительным влиянием в близких к нему, Андреэ, кругах. В своей работе 1619 г. «Христианская мифология... в трех книгах» Андреэ по­святил «Бокалину» целый раздел, где между прочим упо­минает об ополчившихся на итальянца «злобных глупцах». Поток используемых им в этом месте яростных выражений напоминает бруновские обличения «педантов». Вообще же, по моему мнению, во всей «Христианской ми­фологии» прослеживаются следы влияния Боккалини: Андреэ обращается к образам знаменитых деятелей, древних и современных, чтобы обиняком намекнуть на злободнев­ные события — в сатирическом ключе, весьма близком к тону Боккалини. Таким образом, «Христианская мифоло­гия» вроде бы подтверждает неслучайность включения от­рывка из Боккалини в публикации «Откровения».